Одним словом, полежал я, повспоминал и решил, что первый вариант детства все-таки лучше. Ну серый, ну безрадостный, зато без особых потрясений. Да и роднее как-то. Они ведь, эти варианты, в памяти не перемешивались, а шли параллельно. И в жизни у меня ничего не изменилось — искусственное прошлое привело точно туда же, куда и натуральное. Разве что, я говорил, фамилия другая стала. Чуешь, к чему подвожу?
— Боюсь, что да.
— Тебе-то чего бояться? Я тогда не ходил — летал, до такой степени окрылился первым успехом. С точки зрения науки эксперимент удался на славу: «сегодня» от вмешательства во «вчера» совершенно не пострадало. Даже наоборот: парень один из соседней лаборатории принес сотню, сказал, что брал взаймы. Я — убей, не помню, чтобы кому-то одалживал, но раз дают — спасибо, приходите еще. Так вот, подумал я, Миша, и решил, что надо вернуть все как было. Сумел убедить матушку не сдавать меня в приют — сумею и разубедить.
Приперся обратно в девяносто восьмой, за два месяца примерно до первого визита, и давай по новой агитировать, только в другую сторону. Тоже всякие штучки придумал, справочник по психологии проштудировал, в общем, подготовился. И, поверишь, не рассчитал я чего-то, перестарался, что ли. Возвращаюсь домой, а Тихона там нет — ни Золова, ни Кнутовского. Удалили, как больной зуб. Из всех списков вычеркнули. Не рожала она меня, понимаешь? Смешно, наверное, да? Мне тогда не до смеха было. Сам посуди: мамаша аборт произвела, а я вот он, живой и здоровый!
Скучавший неподалеку юноша пересел на другое место.
— Ты потише, — посоветовал я.
— Правда, — согласился Тихон, понижая голос до шепота. — Но это только присказка, сама сказка пострашнее. Я-то в тридцать первом году пропал, зато кое-что появилось. Кругом солдаты не наши, броневики по улицам разъезжают, и так все буднично, так обыденно. Никто ничему не удивляется, как если бы не вдруг эта беда свалилась, а еще лет десять назад.
Я, не удержавшись, закивал. Приятно было сознавать, что подобное испытал не я один. Как описать свое одурение, когда выходишь за пивом и у подъезда натыкаешься на вражеский танк? Где те волшебные слова? Да кто, в конце концов, им поверит?
Чем больше Тихон рассказывал, тем меньше в нем оставалось от того противника, которого я недавно мечтал подвергнуть самым изощренным пыткам. На нем по-прежнему лежала кровь и еще много чего такого, за что стоило ненавидеть, но ярость во мне уже прошла.
— Разные версии, — подсказал я.
— А? Версии? Подходящее название. Сам придумал?
— Девушка одна.
— Неглупые у тебя девушки. Вернулся, значит, герой на родину, а его никто не встречает. Квартира занята, знакомые не узнают. Хожу по Москве, с каждым домом здороваюсь — а они молчат. И люди — то же самое. Киваю соседям по привычке — улыбаются, мол, обознался. Мало того, сама работа как сквозь землю провалилась. Целый институт. Пытался выяснить, оказалось, что ИПФ переименовали в какой-то там Отдел и перенесли в другое место. Засекретили.
— Может, из-за машинки?
— Из-за синхронизатора то есть? Наверняка.
— Все сходится, только вот незадача: машинки тебе достались в тридцать первом, а в Отдел они попали на пять лет раньше, в двадцать восьмом.
— Не приборы попали, а сам институт! Это мне уже потом Лиманский рассказал, когда я с ним в Сопротивлении встретился. Были у него такие идеи — в прошлое переместиться всей лабораторией, но я отговорил, хотел сперва на себе испытать. Он ко мне прислушивался, я ведь синхронизатору вроде крестного отца. А пока я отсутствовал, снялись с места и ушли.
Сначала было желание эмигрировать в иные времена, потом — остаться в своем и броситься с крыши. К вечеру остыл, начал что-то соображать. Стало мне дико интересно, откуда вдруг такая напасть. Ведь не на пустом же месте возникли Балтийский кризис и прочее. Снова отправился в прошлое.
— Меня это тоже всегда волновало.
— Синяя папка, — коротко ответил Тихон. — Что и как изменил Фирсов, я не узнал, зато увидел, с какой целью. К две тысячи третьему году сложилась такая ситуация, что он пришел к власти, причем совершенно естественным образом. Без единого выстрела.
— Как это?
— Выборы, — усмехнулся Тихон. — У Фирсова не осталось серьезных противников, он их всех уничтожил — загодя. Поднял в стране волну недовольства, заложил противоречия, которые своевременно созрели и сработали на него.
— Ты представляешь, какие нужны расчеты для такого пасьянса? Сколько надо привлечь специалистов?
— Специалистов? Да черт с ними. Я просто взял и убил его.
— Как так убил? — опешил я.
— Не до смерти, конечно. Ранил. Вернулся в тридцать первый — там все то же самое. Пока Иван Иванович отлеживался, появился другой и воспользовался моментом. В сущности, все повторилось, только с новыми фамилиями.
Но в чем заключался весь кошмар! Я ведь думал, что это по моей вине случилось: стронул камушек, он и покатился, а там, глядишь, уже натуральная лавина. И тут, представь себе, встречаю парня, от которого мне в прошлый раз халявная сотня перепала. Он меня узнал! Привел к каким-то мужикам, те долго сомневались, затем завязали мне глаза и повезли куда-то. Ехали мы несколько часов, а когда повязку сняли, я уже был в двадцать шестом, на лесной базе Сопротивления.
Там и начальника своего увидел, Петровича. Он меня тоже помнил, только воспоминания у него какие-то странные были: будто Россия участвовала в войне, которую то ли выиграла, то ли проиграла, в общем, все закончилось иракской диктатурой, которая длится уже много лет. А я, с его слов, все это время работал вместе с ним. Нет, работал, конечно, я не отказываюсь, но Лиманский уверял, что я знаю и о бомбежке Таллина, и о том, что случилось после.
— Ригу, — поправил я. — Ригу бомбили, а не Таллин.
— Это смотря где. В некоторых версиях уже сегодня ничего не осталось. Народ в Сопротивлении подобрался толковый, кто из института, кто из разведки. Командовал, нетрудно догадаться, Фирсов. О своем президентстве и о том, как перекраивал историю, Иван Иванович ничего не помнил — это где-то в побочной ветви осталось, то есть версии. Знал только, что давным-давно подстрелила его какая-то гадина.
Занимались в основном мелкими диверсиями и попутно синхронизатор ковыряли, пытались скопировать. Ну, я им и помог немножко. Наладили выпуск — по три штуки в неделю. Вскоре приличный арсенал накопился, хотя приборы были с большой погрешностью — полный аналог создать так и не удалось. Иван Иванович уже настоящую партизанскую войну запланировал: распределил, кто, что и в каком году уничтожит.
Присматривался я к нему долго. Нормальный старикан, кадровый шпион. Ну и не выдержал однажды, рассказал про другой вариант прошлого, где он управляет страной и все живут счастливо.
