Присматривался я к нему долго. Нормальный старикан, кадровый шпион. Ну и не выдержал однажды, рассказал про другой вариант прошлого, где он управляет страной и все живут счастливо.
— Зачем? — удивился я.
— Да чтобы заинтересовать, заставить пройтись по старому маршруту — а я бы посмотрел, куда он суется и где что исправляет. Мне только до заветной папки добраться требовалось, ведь то, на что я его подбивал, уже было сделано: и Россия распалась, и с Балтией погрызлись, и какой-то там Ирак нас поимел. Фирсов тогда лишь посмеялся, но жизнь я себе таким образом сохранил.
Однажды ночью лагерь накрыли. Все, кто успел, собрались в одной комнате и эвакуировались в тридцать восьмой, а Фирсов, уходя, подорвал мастерскую вместе с двадцатью инженерами — чтоб врагу не досталось. Из бывшего института выжили только мы с Лиманским. Не случайно, как выяснилось, потому что навел на базу его же человек по кличке Кришна, и весь сценарий, от первого выстрела до взрыва мастерской, был расписан заранее.
Фирсов нуждался в солдатах, а интеллектуалов он всегда недолюбливал. Да и должность лесного брата Ивана Ивановича уже утомила, у него амбиции погуще были, — Тихон указал глазами на плакатик рядом с дверьми.
Фюрер пристально всматривался в лица пассажиров и жирным шрифтом предупреждал: «Главные победы — впереди!»
— Запала ему в душу моя байка, и не партизанить он собирался, а упущенную власть восстанавливать. Начал Фирсов не откуда-нибудь, а с пятидесятых, с самой смерти Иосифа Виссарионыча. Фундамент будущего экспромта он заложил за четыре года до собственного рождения.
— Не знаю, — снова засомневался я. — Какой должен быть умище, чтобы события в масштабах страны вычислить на полвека вперед?
— У него под рукой черновик был — вся наша история. Целиком папочку он мне не доверил, но в некоторые детали посвятил и даже небольшое задание дал, для проверки. Одного не отпустил, послал вместе с напарником.
— Которого ты укокошил и подкинул в мое время.
— Одним ублюдком меньше.
— А Маму за что? Спокойный был человек, молчаливый, мухи не обидел.
— Да, трепаться Мама не любил — он больше метанием ножей увлекался. Насчет мух не в курсе, а вот в людей он попадал частенько. Разное про него говорили: кто — уголовник, кто — сумасшедший. Иван Иваныч. неспроста таких набирал, ему среди зверей уютнее.
Тишка всю дорогу сидел смирно, только под конец, когда мы совсем заболтались и перестали следить за остановками, тактично напомнил:
— Мы куда едем, на Луну, что ли?
Так далеко мы не собирались, поэтому пришлось возвращаться. Поднявшись на поверхность, мы вновь оказались среди моря волнующихся знамен и пошли в сторону моего дома.
— Если ты знал о планах Фирсова, то почему не помешал? — спросил я. — По крайней мере убил бы его еще раз — молодого, рвущегося к штурвалу.
— Именно так я и поступил. Если б ты не устроил облаву на «Третьяковской» и не сорвал его с обычного маршрута, то крест на могиле Иван Иваныча уже покрылся бы плесенью. А вообще без толку это, Миша. Я же говорил, что видел версию без Фирсова. Тоже не годится. Ну, был бы сейчас не его портрет на транспарантах, а чей-то другой. Тебе от этого легче?
— Значит, того Фирсова грохнуть, который в тридцать восьмом окопался.
— Грохнуть? Испортило тебя Сопротивление. Генерал Фирсов — это жалкий старик с простреленными легкими. Там все уже закончилось. Разве ты не заметил, что в тридцать пятом России больше нет?
Я молчал, ожидая продолжения. Его не могло не быть, иначе зачем Тихон продолжает что-то делать? Зачем мы сейчас разговариваем, куда-то идем, зачем мы вообще существуем? Прожить в нищете еще два десятилетия, а потом быстро и безболезненно скончаться от ядерного взрыва?
Тихон чего-то не договаривал. Даже по интонации было ясно, что за приговором последует намек на амнистию. Хотя бы отсрочка.
Мы подошли к моему дому, и Тишка, заприметив в небе что-то необычное, восхищенно выдохнул:
— Ух ты-ы-ы!
Над крышами, делая неожиданные виражи, носилась стая голубей. Немногочисленные прохожие останавливались и, задрав головы, наблюдали за птицами. Пустырь через дорогу разразился радостным лаем. Владельцы собак натягивали поводки и, щурясь, вглядывались в небо. Мальчишки на крыше темно-зеленой голубятни задорно свистели и размахивали рубахами. На этом пустыре хоть что-то достроили до конца.
Нерешительно, будто заранее извиняясь за беспокойство, тренькнул дверной звонок. Так тихо и коротко умела звонить только соседка: пощупает кнопочку и тут же отпустит, точно обожжется или чего-то испугается.
— Добрый день, — сказала Лидия Ивановна.
— Здрасьте, — скупо ответил я.
— Вы дома, Мефодий?
— А что, не похоже? — схамил я, внутренне перекашиваясь от такого ее обращения.
— Опять вы меня на словах ловите, — с улыбкой заметила она. — Ну я с вами в каламбурах не буду состязаться, у меня старушечья болтовня, а у вас — профессия.
Чертовски приятно, только каким образом она пронюхала?
— Вы что-то спросить хотели или просто поздороваться?
— Я думала, вас дома нет, а тут слышу: голоса за стенкой. Забоялась: вдруг кто чужой залез?
— Спасибо за заботу, все в порядке. У меня и брать-то нечего.
— А документы, а рукописи? Это ведь дороже, чем материальные ценности.
«Ценности» она произнесла как «гадости» — надменно и немножко брезгливо. И все же откуда ей известно про рукописи? Неужто сам с пьяных глаз проболтался?
— Еще раз благодарю, Лидия Ивановна. До свидания.
Я с облегчением потянул дверь на себя, но соседка настырно схватилась за ручку.
— А без бороды вам, Мефодий, гораздо лучше. Нет, правда. Я все стеснялась сказать, не хотела обидеть, ну а раз уж вы ее сбрили, теперь можно. Портила она вас. Видите ли, есть такие типы лица…
— Обещаю… — Я дернул дверь сильнее. — Обещаю никогда не носить бороду. Простите, у меня гости.
Отделавшись от старушки, я дважды крутанул защелку и посмотрелся в зеркало. Сквозь дымку пыли и сальных оттисков проявилась изможденная морда, успевшая отвыкнуть от туалетных принадлежностей. Я с сомнением огладил щеки — обычная щетина. Терпеть выкрутасы Лидии Ивановны становилось все труднее.
Я пинком отправил ботинки в угол, машинально поправил куртку на вешалке. Не забыть заменить «молнию» — скоро зима. Из прихожей была видна часть комнаты: неубранная постель и письменный стол с компьютером. Возле клавиатуры лежала пачка черновиков в картонном скоросшивателе. Краткий вопль фанфар возвестил о начале выпуска новостей.
Или не было ничего? Пригрезилось?
— Миша, ну где ты там? — крикнули с кухни. — Иди, полюбуйся.
