— Почему я? Как все, что вы рассказали, связано с моим профилем? — наконец справился Арчи. Подобные вопросы вообще-то не поощрялись, но и не пребывали под явным запретом.
— А вот об этом лучше расскажет мой напарник, — совершенно неожиданно ушел от ответа овчар. — Давай, Ваня!
Аморф Ваня встрепенулся, словно разбуженная птица, и доверчиво, совсем по-детски, взглянул на Арчи.
— Это выбор компьютера, если говорить начистоту, — пояснил он. — Одна из последних разработок, комплексная эвристическая программа. Мое, можно сказать, детище. Компьютер хранит подробные данные на весь персонал службы. Под каждое конкретное задание происходит многоступенчатый отсев. На эту операцию прошел только один кандидат — де Шертарини. Знаете такого?
Арчи поморщился. Он не очень любил эти новомодные замашки кадрового отдела. Вообще к механическим изделиям Арчи испытывал подспудное недоверие, хотя с каждым годом их входило в жизнь и быт все больше и больше. И по долгу службы ему часто приходилось пользоваться мертвыми изделиями из металлов, пластика и древесины. Но это вовсе не значило, что сей факт приводил Арчи в восторг.
Тут речь шла о еще более непонятной и непривычной области человеческого знания — об информационной среде. Компьютерные программы вообще не были чем-то материальным; они являли собой всего лишь набор цифр, математический код. И тем не менее с ними сплошь и рядом приходилось считаться. Мысль, что бестелесная программа, существующая лишь как запись на субстрате, распоряжается людскими судьбами, неприятно холодила кожу. Вот, к примеру, эта чертова эвристическая мозголомка решила послать на задание Арчи, спящего агента, спящего всего два с небольшим года. В прах обращалась метода, отработанная десятилетиями. Агент, отошедший отдел, постепенно выпадает из сферы интересов иностранных коллег. И спустя лет десять — пятнадцать одного из полусотни можно с блеском использовать, практически без риска нарваться на превентивные меры. Потому что невозможно предсказать, кто из полусотни будет задействован. Арчи же скорее всего до сих пор числился в секретных картотеках иностранных спецслужб как агент вполне действующий и, стало быть, оставался под поверхностным наблюдением.
И тем не менее выбор пал на него, специалиста по операциям на воде. Интересно, из каких соображений остановилась именно на нем программа, написанная вот этим кудлатым самодовольным аморфом по имени Иван Шабанеев?
— В механику проводки посвящать будете? — спросил Арчи. Голос его звучал все так же ровно.
— Конечно. Начнем завтра, потому что времени нет. Как раз и замена тебе приедет, — сообщил Лутченко.
— Уже завтра? — Арчи хотел поморщиться, но сдержал себя. — Так спешно?
— Да. Так спешно. Иначе упустим инициативу. Не стоит оставлять коллегам из Европы шанс на первенство, не находишь?
По идее, Арчи должен был ощутить к этому несколько развязному овчару неприязнь. Уж слишком легко тот переходил от официального «господин де Шертарини» к панибратскому подмигиванию и свойским вопросикам. Хорошо еще, что локтем не пихал, как кум свата. Но Арчи понимал, что это всего лишь маска. Это вылепленный психоинженерами образ, под которым скрывается истинный Виталий Лутченко. И нужен этот образ для того, чтобы наиболее полно и точно выполнить возложенное конторой задание. В таком рукотворном коконе сотрудник вэ-эр мог даже убить, если придется. Неизбежная психическая травма в этом случае смягчается в сотни раз, а последующая промывка мозгов вообще сведет ее на нет.
Но Арчи знал и то, что на самом деле травма остается. Глубоко внутри. И может всплыть из небытия, из самых глубин подсознания, в любой, чаще всего самый неподходящий момент. Ведь правда жизни состоит в том, что люди не должны убивать людей. Не могут убивать. Даже во имя интересов своей страны.
Но кому-то все равно приходится брать на себя этот непосильный груз и лишать жизни такого же, как сам, человека. Линейщика или аморфа. Во имя чьих-нибудь интересов. И потом всю жизнь таскать это в душе, ожидая, что оно выползет из мрака и пожрет тебя, как древнее чудище нераскаявшегося грешника.
Единственное, что Арчи мог сказать себе по этому поводу: «Если не я, то кто?»
И он говорил это. В который раз.
Вээровцы давно ушли, а Арчи еще долго сидел на первом этаже башенки, собираясь с мыслями. Конечно же, он ожидал, что нечто подобное рано или поздно произойдет. Что его вновь проведут в дело. Но он не думал, что это случится так скоро.
И еще ему сильно не понравилась ситуация. Люди-хищники, бред какой-то. Все это сильно походило на внезапно овеществленную выдумку Говарда Тона, мастера остросюжетной психоделики. Пожалуй, только операция против зомби или вампиров показалась бы более нереальной.
Хищники. Волки.
Неужели кому-то действительно удалось ускользнуть от биокоррекции и больше двухсот лет соблюдать полнейшую изоляцию от внешнего мира?
Но ведь это практически невозможно. Практически. Без должной подготовки, без заранее продуманной тактики и стратегии выживания, без железной дисциплины — невозможно. В принципе какая-нибудь закрытая организация вертикального типа, вовремя разработавшая программу выживания, имела шансы скрыться от биокоррекции. Но уже к зрелости второго, максимум третьего поколения от дисциплины и целеустремленности зачинателей такого странного шага остались бы рожки да ножки. Молодежь слишком часто предает идеи отцов, поэтому мир и меняется от поколения к поколению.
Что-то за этим определенно кроется. Не только в гене волка дело. Сам по себе ген не так уж и опасен — ну вырвется он на свободу, ну начнут рождаться волчата… Медики мгновенно отследят это. Отследят и выкорчуют с корнем. Чтобы снова сделать Землю миром волков, нужно настоящее потрясение. А вот его-то Арчи даже вообразить толком не мог.
Ник де Тром постучал в дверь около полуночи.
— Закончили, шпионы?
Арчи вопросительно поднял брови:
— Что закончили?
— Ну, — пояснил Ник, — ты ж с агентами совещался.
Арчи неподдельно удивился:
— С какими агентами? Ты чего, Ник? Перегрелся?
Лабрадор застыл с приоткрытым ртом. Он не понимал, дурачится напарник или играет в конспирацию.
— А… — вздохнул он через полминуты, — понимаю. Ладно, как хочешь. Считай, что я ничего не видел, не слышал и ничего не знаю.
Арчи смолчал. Ему с самого начала не нравился последний приказ шефа — майора Чумаченко. Не скрывать от Ника, с которым предстояло работать спасателем, своей прежней деятельности. Понятно, не выкладывать ему на блюдечке все, что пришлось пережить. Но при случае — намекнуть, что Арчи сотрудничал с внешней разведкой.
Странный это был приказ. Нелогичный. Нарушающий все каноны профессии. Но приказы принято выполнять не обсуждая.
— Там девчонки пришли, — сказал Ник. — С мускатом. Пойдешь?
— Ну, если с мускатом… — протянул Арчи. — Пойду.
«Надо хоть оттянуться напоследок, — подумал он. — Когда еще придется? Вот так, на море… С мускатом и девчонками».
Он встал, нахлобучил любимую широкополую шляпу и вслед за Ником направился в темноту крымской ночи. Впрочем, здесь, в курортной зоне, темнота была достаточно жиденькая. Огни иллюминации и мельтешение дискотечных лазеров затмевали почти все звезды, кроме наиболее ярких. Только у самой полоски пляжа, цепляясь за деревца маслин, клубилась густая темень. Любимый столик спасателей прятался в этих зарослях; чья-то неведомая, но заботливая душа не поленилась бросить полевку от ближайшего домика и подвесить жестяной фонарь, хотя гораздо проще было приживить к парочке деревьев несколько химических светильников-мономорфов. Впрочем, электрический свет по яркости давал сто очков вперед мертвенному свечению существ-мономорфов. Механика неумолимо наступала на биоинженерию; все больше техногенных вещей использовалось людьми. Вот и сейчас на руке Арчи еле слышно цокали кварцевые часы, отштампованные где-нибудь в Туле или Брянске, и в узком кармане на бедре притаился стальной нож, а вовсе не живая теплая кость кинжала-мономорфа… Арчи даже сквозь плотную ткань джинсов ощущал холод металлического жала.
