– Кто-то прилетел, – сказала Елизавета. – Кто-то важный, раз рейс вне расписания.
Мохан очнулся.
– Важный? К нам?
– Наверняка. Лайнер не лег на орбиту и не пристыковался к причалам Фобоса. Значит, к нам. Но кто?
– Завтра узнаем, – промолвил Мохан и поднялся. – Пойдем домой, в наши небесные чертоги, прекрасная моя апсара[13]. Устал я сегодня. Желаю отдохнуть.
– И это все, мой господин? – Елизавета лукаво прищурилась.
– Не все. Еще желаю вкусить мед твоих губ, – ответил Мохан и подхватил ее на руки.
* * *
– Ну, какие впечатления? – спросила Жаклин Монтэ, когда на следующий день Мохан вошел в ее крохотный кабинетик и опустился на жесткое сиденье.
– Я готов работать с этой записью, Жаклин. Думаю, на третьем или четвертом сеансе слияние с идентом будет полным.
– Когда хочешь продолжить?
– Завтра.
Она кивнула, взметнув рыжие локоны с проблесками седины.
– Только не торопись, mon petit. Лучшие результаты достигаются терпеливыми и неспешными усилиями. Кстати, это касается и семейной жизни.
Жаклин Монтэ, стройная улыбчивая дама за семьдесят, была историком и куратором Мохана. Характер у нее легкий, и она направляла своего подопечного с истинно французским изяществом и тактом. Что, однако, не мешало ей отпускать фривольные шуточки о причинах утренней бледности эксперта-стажера и его глаз с темными кругами.
Под ее внимательным взором Мохан потупился и потер ладонью щеки, дабы вернуть им естественный цвет. Затем сказал:
– Я бы не прочь познакомиться ближе с семейством Шелтонов. Помнится, вы говорили о документах, сохранившихся с тех давних лет?
Изысканным жестом Монтэ пригладила волосы.
– Оригиналы я тебе смотреть не дам. Я подготовила краткий реферат об их фамилии, его и проглядишь. Будет вполне достаточно.
– Почему нельзя ознакомиться с первоисточниками? – спросил Мохан. – Ведь чем больше я узнаю, тем теснее будет контакт с идентом. И мне не придется сканировать его воспоминания, чтобы…
Историк прервала его движением руки.
– Это ошибка, mon petit. Ты должен знать не более того, что знает и помнит идент. Особенно нежелательны сведения о его дальнейшей судьбе, о том, когда и почему он умер. Хотя во время просмотра записи ты – Шелтон, но информация о подобных вещах хранится в твоей памяти и создает негативный фон. Поверь, это очень мешает контакту. – Опершись подбородком о ладошку, Жаклин Монтэ устремила на Мохана взгляд серых, чуть выцветших глаз. – Все мы смертны и все об этом знаем, но точная дата и причина… о-ла-ла, не хотела бы я вдаваться в такие подробности! Даже намека не нужно!
Минуту-другую Мохан обдумывал ее слова.
– Верно ли я понимаю, – промолвил он наконец, – что в период контакта мой разум не отключается полностью? Что мои разум и память как бы играют роль подсознания для идента? Нет, это неверно… не для него, а для меня, когда я – Питер Шелтон или персонаж другой записи… Так?
– Соображаешь ты неплохо, хотя ночь, мне кажется, была утомительной, – заметила его куратор, поднимаясь. – Теперь садись на мое место и ознакомься с рефератом. В нем ровно столько, сколько тебе положено знать. А я прогуляюсь в «Шоколадную улыбку». Твой истомленный вид вызывает желание подкрепиться.
Мохан хмыкнул, отвел глаза и перебрался за стол куратора. Монтэ была уже на пороге, когда он произнес:
– Кажется, у нас гости, Жаклин? Вчера прилетел «Кампанелла»… И кого нам привез?
– Колиньяра с группой сотрудников, – сказала историк и грациозно выпорхнула в коридор.
«Надо же! Самого Колиньяра!» – подумал Мохан, поудобнее устраиваясь в кресле. Жак Колиньяр был из породы гениев, какие рождаются раз или два в столетие. Как многие люди такого сорта, он отличался странностями – в частности, вел себя довольно резко с репортерами, иногда атаковавшими знаменитость, проявлял полное равнодушие к премиям и наградам, любил ловить в океане рыбу и, как знающие его люди утверждали, ни разу в жизни не удалялся от родных берегов далее пятидесяти километров. А родиной его был прекрасный остров Гаити, где в Порт-о-Пренсе, специально для Жака Колиньяра, создали институт темпоральной физики. Ибо этот гений, разработавший некогда теорию межвселенского пробоя, был уже много лет одержим идеей путешествий во времени.
Более трех минут Мохан не размышлял на эту тему; все же он был гуманитарием, а не физиком, так что визит Колиньяра его, по всей вероятности, не касался. Взмахнув рукой, он дал команду считывающему блоку, поглядел, как в крышке стола плывут текст и объемные картины, прищурился и решил, что так разглядывать их неудобно. Затем увеличил изображение и передвинул его в вертикальную позицию, расположив у дальней стены. Пробормотав: «Начнем с прадеда…» – он облокотился на столешницу и приступил к работе.
«Чарльз Шелтон (1550—1588) родился в Плимуте, портовом городе Южной Англии (Корнуолл) в правление короля Эдуарда VI. Четвертый сын небогатого судовладельца и торговца Генри Шелтона. В основном его жизнь прошла в период царствования Елизаветы I, в эпоху, когда начался расцвет британского флота и мореходного искусства. Впервые вышел в море в двенадцать лет юнгой на корабле отца, затем служил в качестве матроса, боцмана и к двадцати пяти годам овладел штурманской профессией. Дрейк, набирая экипажи для своей экспедиции, определил его помощником штурмана на флагманский корабль «Пеликан» (затем переименованный в «Золотую лань»). Являлся офицером и спутником Дрейка в кругосветном плавании 1577—1580 гг. По возвращении продолжил службу в королевском флоте. В 1581 г. женился на Мэри Вильямс, дочери пастора одного из плимутских приходов, которая через год подарила ему сына. Погиб в 1588 г. (в 38 лет) во время сражения с испанской Непобедимой армадой. Оставил тайные записки, касавшиеся плавания Дрейка и, в частности, навигации в районе Магелланова пролива.
В дневнике Шелтона описана длительная стоянка «Золотой лани» у острова Мохас (расположен у побережья Чили, примерно 38 градусов южной широты), где обитали индейцы, в том числе знатные, сбежавшие из Перу после того, как империя инков была захвачена испанцами. Чарльз Шелтон подружился с Пиуараком, сыном верховного инки Атауальпы от одной из его многочисленных жен. По неясным причинам Пиуарак сообщил Шелтону о так называемом «кладе инков», история которого излагается ниже.
16 ноября 1532 г. инка Атауальпа был пленен испанцами в битве при Кахамарке. Опасаясь, что его казнят, Атауальпа предложил Франсиско Писарро, предводителю захватчиков, выкуп за свою жизнь. Согласно письменным свидетельствам очевидцев (документы сохранились до настоящего времени), это произошло в довольно большом помещении, которое инка обещал наполнить золотом и серебром на высоту своей вытянутой руки. Индейцы, для которых Атауальпа продолжал оставаться верховным владыкой, собрали выкуп, однако Писарро нарушил обещание, и инка был казнен (26 июля 1533 г.). Неизвестно, как возник слух о том, что выкуп является лишь частью сокровищ инков, и остальное сокрыто в тайном месте, в неприступных Андах или в амазонской сельве. Специалисты полагают, что источником слуха мог быть сам Атауальпа, догадавшийся о неизбежности казни и в отчаянии обещавший своим убийцам еще большие богатства – вероятно, мифические, так как клад инков найден не был. Что до сведений, которые Пиуарак сообщил Чарльзу Шелтону, то они весьма расплывчаты и не могут служить руководством для поисков тайника.
