Лайбен задумался.
— Интересно, где именно расположен вход…
— Думаю, теперь это нетрудно выяснить, — произнесла Катрин. — Ты ведь появился на свет где-то поблизости?
— Да… — Лайбен встал, подобрал оружие и, обернувшись к девушке, добавил: — Пойдем, я знаю, кому следует задавать вопросы по существу.
* * *
Вход в пещеру, в которой жил Говард Мудрый, перегораживала стена из почерневших бревен.
Лайбен отворил массивную дверь и жестом пригласил Катрин войти.
Внутри небольшой пещеры было тепло, в очаге, врезанном в одну из стен, ярко пылали дрова. Стикс накануне ходил в лес и принес Говарду два подсохших на солнце ствола погибших деревьев, которые старик понемногу пилил прямо в пещере, постоянно поддерживая огонь в грубом подобии камина.
Говард уже давно не выходил из своего убежища. Он был настолько стар, что годы скрючили его тело, покрыли лицо глубокими морщинами, превратив стройного некогда мужчину в сгорбленного, вечно мерзнущего карлика.
Закрыв за собой дверь, Лайбен по привычке прошел к столу, вырезанному, как и прочая «мебель», из выступов твердой каменной породы. Говард оборудовал свою пещеру сам, при помощи компактной лазерной установки. Сейчас ручной лазер пылился в углу вместе с другим бесполезным хламом — у него давно закончился заряд элемента питания.
Заслышав скрип двери и шаги, старик обернулся.
Подслеповато щурясь, он посмотрел на Лайбена, потом его водянистый взгляд остановился на Катрин.
— Кто это? — неприятным, каркающим голосом спросил он.
— Ее зовут Катрин, — скупо ответил Стикс, подходя к огню.
— Что случилось? — Говард обеспокоенно посмотрел на Лайбена. — Мне послышалась стрельба. Опять дронги?
— Да. Я убил их.
— А она откуда взялась? — Старик с подозрением покосился на девушку.
— Говард, сегодня у меня вопросы к тебе. — Лайбен мягким движением заставил старика сесть в глубокое самодельное кресло подле камина. — Посмотри вот на это, — он протянул ему рекламный проспект. — А потом ответь на один простой вопрос: были у меня родители или нет?
Последняя фраза Стикса заставила старика вздрогнуть, но он справился с собой и, повернувшись к огню, подслеповато уставился на цветные картинки, пытаясь в неверном, колеблющемся свете очага прочитать мелкий шрифт.
На некоторое время в сумеречной пещере наступила тишина, которую нарушало лишь потрескивание дров в камине да сиплое старческое дыхание Говарда. Он пролистал предложенные его вниманию страницы, но не спешил отвечать на заданный Лайбеном вопрос.
Мятущиеся отсветы пламени причудливо играли тенями, скрадывая выражение лица старого человека, он утонул в глубоком кресле, искоса поглядывая то на Лайбена, то на Катрин… Потом его взгляд вновь возвращался к страницам пластбумаги, и было совершенно непонятно, какие чувства испытывает в эти минуты Говард Мудрый.
Наконец он заговорил.
Голос старика звучал глухо, надтреснуто, он явно не готовился к разговору на предложенную тему, и потому его речь поначалу показалась Стиксу сбивчивой, малопонятной…
— Ты не должен обвинять меня в несправедливости, сынок… — Говард говорил, глядя в огонь, не поворачивая головы. — Я действительно не рассказывал тебе о многом… Мы с Уромом нуждались в защите, и правда только навредила бы всем…
— Не понимаю, о чем ты говоришь, — с досадой произнес Лайбен. — Я спросил тебя о моих родителях. При чем тут ты и Уром Бледный?
— У тебя никогда не было родителей, Лайбен, — сделав над собой усилие, признался Говард.
— В таком случае, кто я?!
— Ты кибернетический организм. — Старик повернул голову. — Если хочешь, могу уточнить: Лайбеном тебя назвал Бледный, а по правде, ты киборг модели «Стикс». Так же, как и она… — старик кивнул в сторону девушки, — модель «Катрин». Вы созданы в одних и тех же биокибернетических лабораториях, только с разными целями. Твоя основная функция — телохранитель, а «Катрин» создавалась как подруга, любовница, — выбирай, что звучит лучше…
Лайбену эти слова показались малопонятными и жестокими.
— Почему ты сразу не сказал мне об этом? — с обидой спросил он. — Зачем морочил голову ложью?!
— Прислушайся, как ты разговариваешь, Лайбен, — ответил ему старик. — Я человек, ты киборг, но мы мало отличаемся друг от друга в плане интеллектуального развития. Мы с Уромом были одиноки и беззащитны и, используя тебя по прямому предназначению, воспитывали как сына, ведь ты не станешь отрицать этого?
— Я потерял веру… — Стикс сел на широкую скамью, рядом с Катрин. — Трудно отличить правду от лжи, когда все прожитое рассыпается в прах.
— Это пройдет, — неожиданно усмехнувшись, успокоил его Говард. — Ты приходишь ко мне с этой молчаливой девушкой и задаешь дерзкие, неудобные вопросы, требуешь правды… значит, мы сумели воспитать тебя как человека, вне зависимости от того, что ты думаешь о двух стариках сию секунду…
Лайбену пришлось задуматься над прозвучавшими словами.
— Я не имею права на подобные действия? — интуитивно предположил он.
— Верно, — кивнул Говард. — Изначально ты не имел этого права. Ты был биологической машиной, по сути — чистым листом бумаги, на котором можно написать все, что угодно. Я не настолько глубоко разбираюсь в технике, чтобы программировать, но ты обладаешь уникальной функцией саморазвития. Это дало возможность воспитать тебя, научить тебя чувствовать. Старик умолк, напряженно глядя на Лайбена.
— Ты можешь рассказать мне правду? — глухо спросил Стикс. — Всю от начала и до конца?..
— Зачем?
— Чтобы я понял, как жить дальше. Ты научил меня любить природу и ненавидеть машины. Ты рассказывал о погибшем человечестве. Это тоже ложь?
— Отчасти.
— Тогда прошу, скажи мне правду.
— Хорошо, Лайбен. Я расскажу тебе то, что знаю сам. Но мой рассказ будет кратким и неполным.
— Почему?
— Я родился, когда над землей свирепствовала столетняя зима, — начал Говард. — Вокруг царили машины, а людей можно было сосчитать по пальцам. Большинство знаний были утеряны, так что моя «мудрость» — это лишь обрывочные фрагменты тех сведений, которыми владело человечество. — Говард вновь уставился в огонь и некоторое время молчал, собираясь с мыслями. — Изначально не было никакой войны между людьми и машинами, — наконец продолжил он прерванную мысль. — Насколько я знаю, большинство людей просто покинули Землю. Они улетели к звездам в поисках лучшей доли, потому что наша планета умирала, не выдержав многовекового воздействия техногенной цивилизации. Причиной столетней зимы стала не война, а экологическая катастрофа. Атмосферу закрыло покрывало смога, и это вызвало сначала резкое потепление, а потом наступил долгий и мрачный период затянувшегося похолодания. Загрязненная атмосфера не пропускала солнечные лучи, отражая их назад в космос, и покинутые города постепенно стали покрываться панцирем снега и льда.
