В рекордно короткое время уложив в голове сей невиданный факт, я встряхнулся и включил шлемофон... Но не сразу придумал, что мне сказать моему спутнику. Не говорить же ему: «У нашего корабля пропал корпус, ты тоже это заметил?»
— Ты в порядке? — наконец спросил я.
— Да-а...
— Отлично.
Я обернулся к пульту управления и принялся воскрешать термоядерный двигатель. По-моему, кроме корпуса, с корабля ничего существенно важного не улетело. То, что крепилось к корпусу, крепилось и к другим предметам.
— Что ты делаешь, Би? — все еще отчаянно дрожащим голосом поинтересовался Медведь.
— Хочу вытащить нас отсюда. Конечно, ситуация аховая, но...
— Зачем?
— Что — зачем?
— Зачем нам улетать?
Ясно! Все-таки спятил он, а не я! Брюхошлепы от природы хрупкие существа.
Я включил двигатель на самую малую мощность, отключил гравитационный тормоз и только потом повернулся к Медведю.
— Послушай, — как можно мягче произнес я. — У нашего корабля пропал корпус. Его нет! Он испарился, ты видишь?
— Да, я заметил. Но то, что осталось от корабля, по-прежнему мое?
— Да, конечно.
— Тогда я хочу приземлиться. Сумеешь меня отговорить?
Нет, все-таки он не спятил. Но и не шутил. Он был абсолютно серьезным.
— Шасси исправны, — продолжал Медведь, — Скафандры будут защищать нас от радиации в течение трех дней. Мы можем приземлиться, а через двенадцать часов тронемся обратно.
— Ты шутишь? — с последней надеждой спросил я.
— Нет. Мы добирались сюда два месяца. Если я сейчас поверну назад, то буду чувствовать себя полным идиотом. А ты?
— Я тоже. Но ты посадишь корабль только через мой труп.
— Ну хорошо, — теперь уже он говорил со мной мягко, как с больным ребенком. — Корпус рассыпался в порошок и разлетелся по ветру, и я отсужу у «Дженерал Продактс» все задние ноги, как только вернусь домой. Но ты можешь объяснить, почему он рассыпался?
— Нет.
— Тогда почему ты считаешь, что нам может что-то угрожать?
— Стало быть, садимся на эту планету и — МБП? В смысле — может быть, повезет?
— Ну да.
— Медведь... — после очень долгого молчания произнес я. — Ты учился на курсах пилотов?
— Разумеется.
— Вам читали лекции по теории ошибок?
— Кажется, нет. Небольшой курс истории космоплавания мы прошли...
— Значит, ты помнишь, что в первых полетах использовалось химическое горючее и что первый корабль, запущенный к астероидам, строился на окололунной орбите.
— И?
— Просто хочу напомнить тебе кое-какие подробности. На этом корабле летели трое. Когда их запустили, они облетели вокруг Земли по орбите, которая находилась внутри лунной, потом вышли за лунную орбиту и легли на свой курс. Через тридцать часов после запуска они заметили, что иллюминаторы делаются мутными. Концентрация пыли вокруг корабля была так велика, что частицы пыли царапали кварц. Двое астронавтов хотели продолжать полет, ориентируясь но приборам, и выполнить задание. Но командир велел запустить ракеты и остановиться. Не забывай, что материалы в те дни не отличались особой прочностью, по сравнению с современными, а техника, которой пользовались астронавты, не была как следует испытана. Они остановили корабль на окололунной орбите в двухстах тридцати тысячах миль от Луны, связались с базой и доложили о том, что происходит.
— Как тебе удается помнить такие мелочи?
— Эти истории крепко-накрепко вдалбливали нам в головы, подкрепляя их примерами из жизни. Некоторые случаи мы потом опробовали на своей шкуре... Знаешь, неплохо запоминается!
— Давай дальше.
— Астронавты сообщили, что у них затуманиваются окна. Сначала решили, что это просто пыль, во потом кто-то вдруг понял, что корабль прошел через одну из троянских точек Луны. Если бы корабль не остановили, он потерпел бы крушение. Пыль разорвала бы его на части! Мораль моего рассказа такова: все, чего ты не понимаешь, опасно, пока ты его не понимаешь.
— Параноидальная идея.
— Для брюхошлепа — да. Дружище, ты живешь на планете, приспособленной к тебе настолько, что ты считаешь вселенную уютной, как раковина улитки. Твой дом — это планета, где жители воруют друг у друга кошельки и гоняют по раздолбанному шоссе на допотопных машинах, чтобы восполнить недостаток адреналина в крови. Но я зачастую получал солидную порцию этого вещества безо всяких усилий с моей стороны — вспомни хотя бы приключение с нейтронной звездой! Я не хвастаюсь, а просто хочу тебе напомнить, что погиб бы, если бы вовремя не понял, какая сила на меня воздействует.
— Так ты считаешь, что все брюхошлепы — тепличные цветочки и дураки?
— Нет, Медведь. Просто им недостает параноидальных настроений. Короче, я приземлюсь, если только ты мне объяснишь, почему наш корпус рассыпался в пыль.
Медведь скрестил на груди руки и уставился в пустоту. Я ждал.
— Мы сумеем добраться до дома? — наконец спросил он.
— Не знаю. Гиперскоростной двигатель работает, гравитационный тормоз, когда потребуется, погасит скорость. Воздуха в баллонах завались, пищевой сироп тоже имеется. Теоретически сумеем.
— О’кей. Тогда поехали домой. Только учти, Би, если бы я был один, то обязательно приземлился бы — и черт с ним, с корпусом!
Не дожидаясь, пока Медведь передумает, я повернул. Не буду длинно расписывать тяготы и опасности обратного пути, скажу коротко: в конце концов я посадил-таки все, что осталось от нашего корабля, на самой ближней обитаемой планете — Джинксе.
За сутки до этого у нас с Медведем состоялся исторический разговор, который начал я:
— Медведь, из нашего лексикона пропало одно слово...
Он оторвал глаза от экрана читающего устройства. Без него мы точно не выдержали бы обратного перелета!
— Больше, чем одно, — ответил он. — Мы все время молчим.
— Нет, одно! Просто ты так боишься произнести это слово, что совсем ничего не говоришь.
— Что же это за слово?
— «Трус».
Медведь, нахмурившись, выключил читающий аппарат.
— Я не говорил этого, ты сам сказал, верно?
— Верно... Но ты так думал.
— Нет, я думал эвфемизмами вроде «излишняя осторожность» или «нежелание рисковать жизнью». Но раз уж об этом зашла речь, объясни, почему ты не захотел приземляться?
— Испугался.
Я подождал, пока он переварит мой ответ, и продолжал:
— Люди, которые меня учили, допускали, что в определенных обстоятельствах я могу испугаться. И при всем моем уважении к тебе, Медведь, хочу напомнить: меня готовили к космическим полетам серьезнее, чем тебя. Мне кажется, твое упорное желание приземлиться было скорее результатом невежества, чем храбрости.
