Теперь его спрашивали обо всем. Где родился, с кем дружил, куда направлялась «Имандра», какой везла груз, название кораблей, стоящих во Владивостоке, есть ли у него дети, какую веру исповедуют его родители. Выстреливали в него десятками вопросов; не дожидаясь ответа, задавали новые, спрашивали, спрашивали, спрашивали без конца… Бакшеев нервничал, раздраженно требовал встречи с представителями своей страны или с японскими дипломатами. Потом он понял, что тактика допрашивающих и рассчитана на такую реакцию, перестал отвечать вообще, только изредка повторял свои требования, собрав в комок волю и заставляя себя не откликаться ни на самые безобидные, ни на явно провокационные вопросы.
Допросы в пустой комнате повторялись еще дважды, и Степан объявил голодовку. Три дня он отказывался от пищи. Ее тут же уносил слуга-японец, присматривающий за Бакшеевым.
На четвертый день его вновь вызвали на допрос. Он был непродолжительным: несколько вопросов, касающихся личности Бакшеева. Затем Степана отправили в комнату, служившую ему камерой, сюда же принесли еду. Степан сделал знак, означавший, что есть он по-прежнему не будет, но на этот раз пищу оставили в камере. Дверь захлопнулась, и Степан снова остался один. Прошла ночь, и наутро его увезли в закрытой машине, Ехали долго. По дороге машину трясло, пары бензина насыщали воздух, корпус автомобиля раскалился от солнца, и ослабевший Степан едва не терял сознание.
По приезде в большую современную тюрьму Бакшеева поместили в одиночную камеру. Не успел он осмотреться как следует его вызвали на допрос. И только сейчас Степану объявили, что он американский шпион…
— Это легко опровергнуть, если вы дадите мне возможность встретиться с советскими представителями, — спокойно, хотя сделать это было нелегко, сказал Бакшеев.
— Умная мысль, мистер Фулбрайт, — улыбнулся японский контрразведчик. — Конечно, из союзнических соображений Советы без колебаний признают в вас кого угодно. Только мы верим в первую очередь фактам.
— Каким же?
— Факт номер один: сообщение наших сотрудников, находящихся в Штатах, о вашей предполагаемой высадке. Факт номер два: обнаруженный на нашем побережье труп подлинного Степана Бакшеева.
— Что?
— Не хотите ли вы взглянуть на его документы?
Контрразведчик приподнял газету, лежавшую на столе, и Степан увидел потемневший от воды бумажник, тот самый, который еще в мирное время покупала Таня, и его содержимое; покоробившиеся документы рядом.
«Китель, — подумал Степан, — Ведь на мостике я был в кителе…».
— Вы сказали о трупе? Могу я увидеть его? — тихо спросил он.
— К сожалению, он сильно обезображен, мистер Фулбрайт, к тому же видеть покойников вообще не очень приятно. Тело мы передали советским представителям вместе с теми вещами, которые могли бы подтвердить, что этот несчастный действительно Бакшеев. Кое-что из его документов мы позволили сохранить для себя в качестве сувениров, а также для того, чтобы иметь возможность убедить вас, коллега, в необходимости говорить нам правду.
— Я не понимаю вас, — сказал Степан. — Да и как может человек засвидетельствовать… свою собственную смерть… Что за бред?!
— Очень жаль, мистер Фулбрайт, мы надеялись на разговор джентльменов. Что ж, вы этого не захотели сами.
Он поднялся, склонился над столом, и Степан услыхал, как за дверью звякнул звонок.
…Если человек не родился слепым, темнота для него никогда не бывает бесцветной.
Она обступила Степана, как только захлопнулась позади дверь. Степан стоял не двигаясь, напрягшись, собирал рассыпавшиеся мысли и видел зеленый дым, спиралью обволакивающий его тело.
Степан тряхнул головой, и дымная спираль исчезла.
Он опустился на четвереньки и ощупал руками пол. Пол был гладкий, не каменный, не железный, не деревянный, а какой он, Степан определить не сумел. Помедлив, он выпрямился, старательно таращил глаза в тщетной надежде увидеть хоть маленькую толику света, но света не было, и только оранжевая темнота со всех сторон набрасывалась на него.
Степан выдвинул ногу вперед и носком ботинка очертил полукруг. Нога не встретила препятствия, и он твердо поставил ее на пол, сделав первый шаг в темноте.
Снова нагнулся, намереваясь разведать невидимое пространство руками. Пальцы обежали поверхность, показалось, что чуть подальше, справа, поверхность обрывается…
Степан наклонился, зажал в кулаке пустоту, потерял равновесие, судорожным движением рванулся вверх, чтобы встать на ноги, не успел подняться, взмахнул невидимой правой рукой и упал.
Лиловые пятна замелькали повсюду: они роились в беспорядочной суете, собирались в бесформенные клубки, рассыпались, кружились, кружились и вновь сливались в бесформенные образования. Клубков становилось все больше и больше, они соединялись друг с другом, их движение становилось медленным, пространство между ними все уменьшалось, и, когда оно вовсе пропало, лиловое исчезло, и повсюду застыли огненные круги.
Правая рука онемела, и Степан выпрямился, убрал руку с пола и стал растирать ладонь. Огненные круги по-прежнему оставались с ним… Степан оперся на левую руку, перевернулся, лег на живот и пополз к золотистым елочкам, замаячившим впереди, пополз к ним, крепко, до боли, зажмурив глаза.
Он не мог определить, сколько полз вот так по гладкому полу, вначале не подумал об этом, а когда сообразил, ладонь вдруг ощутила препятствие. Степан вздрогнул от неожиданности, замер, отдернув руку от того, что притаилось в темноте, с минуту не двигался, затем вновь нашел препятствие, ощупал его и понял, что перед ним стена.
Не отнимая ладони от стены, Степан подтянул обе ноги, повернулся и встал на колени. Затем выпрямился во весь рост, при этом он потерял на мгновение встреченную им преграду, непонятный страх стиснул гулко стучащее сердце. Он рванулся вперед и, не рассчитав, больно ударился о стену головой.
С легким треском разлетелись в стороны оранжевые прутья окружавшей его клетки, замелькали, сливаясь вместе, словно велосипедные спицы, и, замедлив резко движение, изогнулись, замкнули свои концы и крупными багровыми кругами пошли в наступление на человека.
Степан машинально потер ушибленное место, рука скользнула к глазам, закрывая их, но багровые круги не исчезали, и он шагнул к ним навстречу.
Степан считал шаги, это занимало его мысли и помогало бороться с темнотой. Вот закончилась первая сотня шагов, он начал отсчет второй, стена оставалась такой же, как и в начале пути, и казалась бесконечной.
На числе «двести одиннадцать» он вдруг явственно услыхал частое дыхание справа, протянул руку и, растопырив пальцы, схватил ими… воздух. Тот, кто дышал справа, отодвинулся дальше. Степан прыгнул, выбросив руку вперед, не удержал равновесия и с размаху упал на пол…
