На числе «двести одиннадцать» он вдруг явственно услыхал частое дыхание справа, протянул руку и, растопырив пальцы, схватил ими… воздух. Тот, кто дышал справа, отодвинулся дальше. Степан прыгнул, выбросив руку вперед, не удержал равновесия и с размаху упал на пол…
Бесшумно надвинулось сверху черно-черное небо. Темнота не бывает бесцветной — черное небо было по-настоящему черным. Оно медленно падало на Степана, лежавшего ничком на полу, и он затылком чувствовал его неотвратимую тяжесть.
Степан повернулся на спину, чтобы лицом к лицу встретить врага, и черное небо остановилось. Оно висело над головой, а Степан, подвинувшись назад, нашел спиною стену, оперся на нее, подтянул колени к подбородку и тихонько запел, без слов, грустное и светлое.
Он не знал, сколько времени так просидел. Когда устала спина, Степан поднялся, снова обошел пространство, где были он и темнота. Тщательно ощупав стену, Степан так и не обнаружил следов двери и вообще ничего не обнаружил. Но теперь он знал, что помещение круглое, звуков никаких стены не пропускают, потолок высокий, по крайней мере, Степан не смог его достать, хотя и пытался прыгать с поднятой вверх рукой. Ему сильно хотелось есть, но на его окрик в темноту никто не отозвался. Потом Степан попросил воды, и опять темнота молчала. Он предполагал, что за ним наблюдают, его слышат. Степан чувствовал, как кто-то смотрит на него, но, может быть, он ошибался, ведь мерещились ему серебристые пчелки и зеленый туман.
Так, сидя у стены, Степан задремал, словно провалился куда-то. Исчезли темнота и безликая стена за спиной — он стоял на мостике «Имандры» и смотрел, как по левому борту тянутся зеленые японские берега…
Над палубой взметнулся водяной столб, причудливыми радугами расцветило его солнце, столб поднимался все выше, кренясь в сторону мостика, на котором стоял военврач Бакшеев. Это не испугало Степана. Он с любопытством смотрел на приближавшийся столб, и, когда вода готовилась накрыть мостик «Имандры», столб вдруг исчез. На Степана набросили тяжелое покрывало, оно давило на него, становилось душно. Степан пытался отбросить покрывало руками, но руки онемели. Тогда он попытался проснуться, сознавая, что кошмар этот не наяву, но пробуждение не приходило. Степан крикнул наконец и, не открывая глаз, понял, что вокруг по-прежнему темнота.
Он поднялся на ноги и двинулся вдоль бесконечной стены, через каждые три шага останавливался, колотил по стене кулаками и, срывая голос, кричал:
— Откройте! Откройте! Откройте…
Теперь он не считал ни шагов, ми остановок. Степан тащился, ощупывая стену, колотил что есть силы куланами и кричал до тех пор, пока голос ему повиновался. А Степан услышал сдавленный шепот; «Откройте…», скользя рукою по стене, сполз тяжело на пол и понял, что слышит самого себя и что больше не в силах произнести ни звука.
Как и тогда, в море, сейчас его мучила жажда. Губы потрескались, язык одеревенел, и теплое удушье уводило в небытие…
Момент возвращения к нему сознания Степан определил довольно точно. Он вспомнил, что в темноте ни разу не открыл глаз, и сейчас за сумерками увидел небольшую люстру прямо над головой. Степан закрыл глаза, и люстра исчезла.
— Как чувствуете себя, господин Бакшеев? — услышал он ласковый голос.
Степан повернул голову и затылком ощутил подушку. Он не ответил на вопрос, помедлил и открыл глаза. Люстра была на месте. Бакшеев приподнял голову, люстра сдвинулась с места, выдвинулось улыбающееся лицо мужчины в очках.
— Мы очень рады приветствовать вас, господин Бакшеев, сказал человек и повторил вопрос: — Как вы чувствуете себя?
— Спасибо, хорошо, — буркнул Степан. — Уже вечер?
— Нет, сейчас полдень. На вас светофильтры. Наверное, вы можете их уже снять.
Степан поднял руку к лицу, и сумерки исчезли.
«Странное дело, — подумал он, — куда девалась жажда? Мне почти не хочется пить».
Он остановил взгляд на узком графине с вишневого цвета жидкостью.
— Вы уже выпили два таких графина, — сказал человек в очках. — Но если хотите еще…
Степан покачал головой.
— Где я нахожусь? — резко спросил он.
— У друзей, господин Бакшеев, у ваших друзей! — воскликнул незнакомец.
— Я настоятельно требую встречи с советскими представителями, — сказал Степан.
— Ну зачем так торопиться? Мы выяснили, что вы действительно есть Степан Бакшеев. Наши сотрудники несколько поторопились… Теперь вам лучше, чем кому-либо, понятно, как это неосторожно — торопиться.
— Я продолжаю настаивать, — сказал Бакшеев.
— Видите ли, — продолжал человек в очках, — нам стало известно, что вы биолог, специалист по головоногим моллюскам и китообразным…
— Какое это имеет значение в данной ситуации?
— Не хотите ли пить? Ах, простите, я забыл предложить вам завтрак. Вы сможете подняться?
Завтрак подали сразу, он был изыскан и обилен, но Степан поел немного, хотя с трудом сдерживал желание проглотить принесенную еду.
Когда убрали посуду, Степан узнал, что от него требуется несколько консультаций по ряду биологических вопросов, связанных с его специальностью. Это совсем недолго, а потом его отправят домой.
— Считайте, что этим вы отплатите за наше гостеприимство, — ласково улыбаясь, сказал человек в очках. — А сейчас отдыхайте, работу начнем завтра. Хотите почитать? Я пришлю вам русские книги. Чехов, Достоевский? Хорошо?
До вечера Степан Бакшеев валялся в постели, бездумно просматривая «Братьев Карамазовых», книга была издана на русском языке в Харбине. Когда за широкими решетчатыми окнами стало темнеть, его охватил страх.
Принесли ужин. Степан сказал пожилому японцу-слуге:
— Прошу вас, не выключайте на ночь свет. И если можно, снотворное…
Старик кивнул головой.
Утром пришел человек в очках. Он принес Степану новую одежду, вежливо пожелал доброго пути, проводил до выхода и простился у крыльца небольшого домика.
«А где тюрьма?» — подумал Степан, и тут к нему подошли два крепких парня в светлых костюмах.
Они аккуратно взяли его под руки, как берут больных, бережно и аккуратно, и повели к большой легковой машине, стоявшей поодаль.
Ехали часа полтора-два. Бакшеев прикидывал время по солнцу. Они проехали город, два небольших поселка и там, где дорогу пересекло шоссе, остановились.
— Извините, — сказал один из сидевших по бокам, — мы завяжем вам глаза. Во избежание неприятностей советуем не пытаться срывать повязку.
Он поднес к лицу Степана черный платок, ловко набросил его — повязка плотно охватила глаза.
