– Связи затруднительны, – пробормотал Мак-Кей.
– Все связи в единственном зейе-центре, – сказал калебан. – Главный зейе-центр моего «я» создает двустороннюю проблему.
– Только не говорите, что вы это понимаете, – раздраженно сказал Фурунео Мак-Кею.
– Эбнис использует зейе-центр моего «я», – сказал калебан. – Договор дает Эбнис право пользования. Мое «я» имеет зейе-центр. Эбнис пользуется этим.
– Итак, она открывает прыжковую дверь и посылает через нее паленку, – сказал Фурунео. – Почему бы нам просто не подождать здесь и не перехватить ее?
– Она закроет дверь прежде, чем мы приблизимся, – сказал Мак-Кей. – Нет, не получится. Я думаю, придется поверить, что существует только один, главный зейе-центр, контролирующий все прыжковые двери. Может быть, Эбнис купила себе право использовать его по собственному усмотрению или…
– Или что-то другое, – пробурчал Фурунео.
– Эбнис контролирует зейе-центр по договору о покупке, – сказал калебан.
– Видите, Фурунео? – сказал Мак-Кей. – Вы можете блокировать контроль Эбнис, Фанни Мей?
– Заключение договора предполагает невмешательство в действия этого индивидуума.
– Но, несмотря на это, вы можете пользоваться вашим собственным зейе-центром? – настаивал Мак-Кей.
– Это возможно.
– Это безумие! – фыркнул Фурунео.
– Безумие определяется как неспособность к упорядоченному ходу мыслей и логическим выводам, – сказал калебан. – Безумие – это зачастую суждение одной формы жизни о другой. По меньшей мере, ошибочная интерпретация.
– Послушайте, – сказал Мак-Кей своему коллеге, – все эти случаи смерти и сумасшествия в связи с исчезновением калебанов подтверждаются нашей интерпретацией. Мы имеем дело с чрезвычайно взрывоопасной ситуацией.
– Итак, мы должны найти Эбнис и помешать ее дальнейшим безобразиям.
– Легко сказать, – ответил ему Мак-Кей. – А теперь, я думаю, нужно сделать следующее. Оставьте шар в покое и известите обо всем Бюро. В вашей памяти достаточно сведений. Объясните им все.
– Хорошо. Вы хотите остаться здесь?
– Да.
– Что мне говорить, если меня спросят, что делаете вы?
– Я должен взглянуть на сопровождающих Эбнис и ее окружение.
Фурунео откашлялся.
– Вы подумали о том, что остаетесь совсем один? – он сделал движение, словно стрелял из излучателя.
– В прыжковую дверь проходят предметы не больше определенной величины и с определенной скоростью, – констатировал Мак-Кей. – Вы сами это знаете.
– Может быть, это не обычная прыжковая дверь.
– Сомневаюсь.
– Когда я передам ваше сообщение, что мне делать дальше?
– Подождать снаружи, пока я вас не позову – это в том случае, если у вас для меня не будет сообщения. Да, и на всякий случай пустите в ход все силы для поисков на этой планете… Может быть, Эбнис находится где-нибудь неподалеку.
– Само собой разумеется, – Фурунео помедлил. – Вот еще что: к кому я должен обратиться, когда установлю контакт с Бюро, к Бильдуну?
Мак-Кей взглянул на него. Почему Фурунео спрашивал, к кому обратиться? Что он хотел этим сказать?
Потом Мак-Кей сообразил, что Фурунео сказал это в результате логических размышлений. Нынешним директором Бюро Саботажа был Наполеон Бильдун, пан спехи, человекоподобный только по внешнему виду. Тут Мак-Кей повел себя как человек, считающий, что все разумные формы жизни должны были произойти от обезьяны. Политическое соперничество между различными разумными видами существ во времена наивысшего напряжения принимало странные формы. В этом случае было целесообразно создать обширный директорат.
– Спасибо, – сказал Мак-Кей. – Я не задумывался над этой важной проблемой.
– Это очень важная проблема.
– Я понимаю. Итак, по моему мнению, в этом деле с нами должен сотрудничать шеф нашего поискового отдела.
– Гайчел Сайкер?
– Да.
– Лаклак и пан спехи. Кого еще нужно проинформировать?
– Один из правовых отделов. Когда мы так туго натягиваем лук, они должны получать всю информацию о наших действиях, – сказал Мак-Кей. – И прежде, чем последует официальное решение, всем нам может прийтись солоно.
Фурунео кивнул.
– Еще кое-что.
– Что?
– Как я выйду наружу?
Мак-Кей повернулся к «половнику».
– Еще один вопрос, Фанни Мей. Как моему спутнику покинуть ваше жилище?
– Куда он желает отправиться?
– Домой.
– Очевидные связи, – сказал калебан.
Мак-Кей услышал шипение воздуха, в ушах у него щелкнуло. Потом послышался звук, словно откупорили пустую бутылку. Он огляделся. Фурунео исчез.
– Вы… отправили его домой? – спросил он.
– Верно, – ответил калебан. – Прямо в нужное место. Быстрое перемещение, чтобы избежать падения температуры.
Пот ручьями тек по лицу Мак-Кея. Он сказал:
– Мне хотелось бы узнать, как вы это сделали. Вы действительно можете читать наши мысли?
– Я вижу только связи.
«Опять это выражение», – думал Мак-Кей; он обратил внимание на замечание калебана о температуре. Проклятье! Воздух в этом помещении закипает! Здесь было как в сауне. Одежда приклеилась к телу, кожа зудела, в горле пересохло. Он вытирал лоб рукой, состоявшей, казалось, полностью из воды. Он попытался вытереть руку о пиджак.
Мысль, что каждое разумное существо, которое когда-либо пользовалось прыжковой дверью, должно умереть вместе с исчезновением калебана, тяжело давила на его сознание. В этом воздухе был запах смерти. Каждый, кто пользовался прыжковыми дверьми! Это были сотни тысяч разумных существ… миллионы!
Или даже миллиарды. Точное число вообще было не известно. Верно ли он понял слова калебана? Более чем вероятно. Смерть и безумие при исчезновении калебанов достаточно ясно указывали, что другой интерпретации ответа на его вопрос нет.
Звено за звеном ловушка захлопывалась. Она завалит вселенную мертвечиной.
Светящийся овал над «половником» внезапно замерцал по краям, сократился и исчез. Мак-Кей воспринял Это как проявление печали и подавленности.
– Что-то не в порядке? – спросил он.
Вместо ответа позади калебана открылась круглая туманная труба прыжковой двери. В отверстии стояла сильно уменьшенная женщина, видимая словно в перевернутой подзорной трубе. Мак-Кей когда-то видел ее по видео, когда получал инструкции по выполнению этого задания.
Он видел перед собой Млисс Эбнис. Она медленно двигалась в трубе, залитая ярким красноватым светом.
Было видно, что косметологи со Стедиона хорошо поработали над ее персоной. И Мак-Кей решил это проверить. У нее была фигура двадцатилетней девушки. Феерические голубые волосы контрастировали с пухлыми вишнево-красными губами. Большие зеленые глаза и острый прямой нос, на котором были видны следы уменьшения хирургическим способом, находились в странном контрасте друг с другом. Она была как отвергнутая королева, старая и юная одновременно. «Ей должно быть, по меньшей мере, восемьдесят нормальных лет», – подумал Мак-Кей. Косметологи создали страшную комбинацию: мягкая, очаровательная юность и холодная, жадная властность.
