Александр, волнуясь, крутил в руках бланки заключений.
— Осторожно — изомнете. Прошу почти все предусмотреть. Почти — потому что знаю: все невозможно. Снаряжение. Приборы. Люди. Заявки надо дать как можно быстрее. Десять дней — хватит?
— Постараюсь, — ответил Александр. Он все еще не мог прийти в себя, хотя об этом думал сам и страстно хотел.
— Почему вы не заходите к нам? — совсем иначе зазвучал голос профессора Логинцева. — Леля будет довольна.
Саша взглянул на часы: опоздал.
— Вы, я вижу, спешите. Ну что ж, задерживать не буду.
Петр Петрович с улыбкой смотрел, как Саша бежал и снег засыпал его влажными разбухшими хлопьями. Поскользнулся на широких ступенях подъезда. Но не упал. Удержался. А потом, расталкивая прохожих, пробирался к остановке метро.
«До Арбата пятнадцать минут. Не меньше. Уйдет! Не станет ждать…» И вдруг Саша поймал себя на мысли, что сейчас, когда вопрос об экспедиции поднят очень твердо, — это уже не так важно. Но он спешил. Он взволновав самим ожиданием предстоящей встречи.
Выскочил на бульвар, оглядывая прохожих. Нет! Ушла! Но вдали, едва различимая в тумане снега, идет девушка в оранжевом пальто. Так далеко смог ее узнать только он один…
И опять люди, все люди и люди на пути. Она уйдет… Она смешается с толпой у метро…
Девушка остановилась у последней пустой скамейки. Раскидистое дерево застыло под тяжестью снега… Черненькая сумочка в руках девушки.
— Леля!
Она холодно оглянулась. Лицо оскорбленное, независимо надменное.
— Твой отец задержал. Экспедиция будет!
Она немного смягчилась. Даже слегка улыбнулась.
— Ты понимаешь, ты понимаешь, что это значит!
Он взял ее за руки — и повел назад мимо беспокойно снующих людей.
— Под землю! Нырнем под землю! В глотку гейзера!
Он мечтательно улыбался. Его лицо казалось вдохновенным и очень красивым. И Лелька заулыбалась ему в ответ.
— Пути вулканических вод! Не предполагать, а воочию увидеть, что они несут с собой!
Он сейчас не мог сосредоточиться на деталях, хотелось сразу объять неведомое.
— Этот мир сказочно прекрасен, Леночка. Если там действительно сохранилось свечение, как говорит Вадим… Представляешь, бездна сияющей воды…
Тепло… Мутные огни города упорно пробиваются сквозь потоки чистейшего снега.
В кино? Нет! В театр? Не надо! Никуда! Вдвоем ходить, все ходить и ходить… Больше ничего не надо. Они никогда так много и так радостно не смеялись. А снег засыпал Сашину серую шапку-ушанку. Только черные глаза, блестят… А Леля — снегурочка, живая, смеющаяся снегурочка.
— Леля! Родная! — чуть задыхаясь от волнения, шепнул он. — Мы и там будем вместе! Всегда вместе!
Она улыбнулась вместо ответа.
— Я живу здесь, совсем близко… Зайдем к маме…,
И смущенно добавил:
— Правда, у нас теперь одна комната, отцу пришлось уехать из Москвы…
Леля ни о чем не спрашивала. Они остановились перед старинным особняком. Деревья вокруг тоже старые, не меньше, как столетние, раздавшиеся в ширину. Корявый, потрескавшийся от времени ствол, подняты ввысь негнущиеся черные ветви… В них нет гибкости. Они высохли, окостенели.
И пусть теперь дома строят более красивые, более высокие — просторные. Но в этих — частичка прожитого, начало века.
Сквозь легкие шторы из окон льется свет — желтый, розовый, зеленый… матово-белый.
Входная дверь скрипит, скрипят деревянные ступени, ведущие на второй этаж… На площадках, в нелепо широком, как комната, коридоре с большим окном на бульвар — никому не нужные старые вещи: диван с продавленными пружинами, комод, покрытый вязаной салфеткой…
— Мама! Можно? Я не один, — спросил Саша, заглядывая в комнату.
И низкий очень мелодичный женский голос ответил:
— Пожалуйста! Пожалуйста. Заходите.
Не без внутренней дрожи Леля переступила порог.
— Мама, познакомься. Это Леля.
Дородная моложавая женщина протянула Леле руку.
— Анна Александровна.
Леля почувствовала себя рядом с ней очень маленькой. Но все же подумала: если бы она эту женщину случайно встретила на улице, то все равно узнала бы — Сашина мама, у нее было то же полное, очень гладкое лицо, тщательно причесанные волосы, такие же темные выразительные глаза.
— Раздевайтесь. Саша! Ты что же стоишь? Извините: он такой неловкий. Садитесь, пожалуйста.
Леля села в удобное кресло, но было как-то не по себе. Анна Александровна явно изучала ее и, как показалось Леле, не совсем доброжелательно. Сверкающая назойливой чистотой обстановка комнат действовала удручающе, хотя все подобрано с большим вкусом — новейшая мебель, отполированная поверхность изящного стола. Черная с коричневым ваза на нем — безусловно, хорошо. Матовый свет от люстры бьет в потолок. Ни одной праздной безделушки. Дорогие чашечки в серванте.
У Лельки дома ничего подобного нет. Дочь профессора Логинцева не привыкла к изысканному комфорту, хотя квартира у них современная, большая, с отдельным кабинетом для отца. А мебель разная. Покупали при случае, без всякого плана. Впрочем, заниматься этим не оставалось времени. Петр Петрович всегда поглощен своими полиинами, а Ирина Ивановна тем, что было на Земле два миллиарда лет тому назад. Да и средств не хватало. Каждое лето отправлялись путешествовать. Петр Петрович любил говорить:
— Самое главное для человека, а особенно для ребенка, — как можно больше видеть!
Лелька ребенком изъездила всю страну. Разве когда-нибудь она сможет забыть, как шагала рядом с матерью и отцом по улице Декабристов в маленьком забайкальском городке?
Люди едут в Крым, к теплому морю, к фруктам… А они за семь тысяч километров — в Сибирь… И куда в Сибирь! Не в буйную пахучую тайгу с перелесками, полными краснеющей малины. А в сопки, почти без леса, в распадки.
Городок печальный. Темные бревенчатые избы. Лебеда вдоль заборов. Горизонт сжали пологие сопки. Их много… Цепи все идут и идут друг за другом без конца и без края…
Проехал грузовик — осталась туча пыли. Пусть где-то надрывается радиола… А эта улочка ведет к руднику. По ней ходила Мария Волконская…
Пыль наползает на лицо. Чем же веет от этих сопок? Горечью непривычной для Лельки природы или бескрайностью?
Лелька сжимает руку мамы, мельком взглядывает на отца. Он стоит с непокрытой головой. Сопки сливаются с синевою.
— Мысли людей, судьбы людей, если они чисты, идут сквозь века
Немного спустя отец добавляет:
— Все идет сквозь века. Но следы, как и пути, всегда разные.
