Они рубанули нас справа. Подпустили и дали огня, и Альд увидел, как наши вспыхивают на ходу, и факелами рушатся на траву, и кружатся, и гаснут, но Инта уже побежала на фланг, и мы несемся за ней, а цепь все идет вперед, и мы прорвемся, прорвемся! но это уже пришло: рев моторов и рев разрывов. Снаряд разорвался над цепью и Альд увидел все: несущиеся транспортеры и дальний набросок башен; злость и тоска, но об этом некогда думать, только одно осталось, и он ухватился за время, за это проклятое неподатливое время, сжимая его в комок, и оно поддалось, и стало сжиматься, свиваясь в упругий кокон, и он охватил им себя, а потом Алека и Инту, и рванулся отсюда прочь — в не сейчас, в не так…
И они подходили к Городу, а Город тянулся к ним…
— Ну что, — сказала Инта, — круг замкнулся? Альд промолчал, и Алек хлопнул его по плечу.
— А здорово мы в себя палили! Во дают, а? Похлеще, чем Легион!
— Смешно, — отозвалась Инта. В самом деле, смешно. Интересно, могу ли я себя победить?
— К черту! — сказала она. — Объявляю перемирие. Не хочу воевать с собой, — сказала она. — Боюсь, что я себя пристрелю. Не терплю самоубийц, — сказала она.
— А вторая ты? — спросил ее Альд.
— Попробуем объясниться. Раз мы смогли в себя стрелять, сможем и говорить.
— А договориться? — спросил Алек. — Черта два я с собой сговорюсь!
— Вы спятили, ребята! — сказал Альд. — Рыбы небесные — и только!
— Ну и что? — сказала она. — Надо идти до конца.
А время уже сжималось вокруг. Они сжимали его все вместе, стягивали в упругий ком, в тяжелую душную скорлупу, и стало уже невозможно дышать, как тогда, в норе, подумал Альд, вот что это было, но время уже вырывалось из рук, распрямилось огромной пружиной и вышибло их далеко вперед. И они к костру…
— Свои! — негромко ответил Альд, и лучеметы отправились по местам, а люди раздвинулись, пропуская пришельцев к огню…
— Стойте! — воскликнул Альд. Не тот, что еще подходил, а тот, что сидел у огня. Он уже не сидел, а вскочил. И Алек, что спал у огня. Он уже не сидел, а вскочил. И Алек, что спал у огня, уже не спал, а держал в руках лучемет, но Инта, что была у костра, положила руку ему на плечо.
— Тише, — сказала Инта — та, что пришла.
Они обе глядели друг на друга, не отрывая глаз.
А я еще ничего, подумала вдруг она. Оказывается, меня еще можно любить.
— Мы уже были там, — сказала она — себе. — Мы пошли на прорыв, а вышли к Городу. Мы шли из степи, а они вышли из Города, и начался бой — тот самый. И мы палили в себя с обеих сторон — пока не поняли…
— Ты врешь! — зарычал Эфлал и выпрыгнул из-за костра. Он, и вытянувшись, был ей по грудь — сутуленький гуманоид в багровой шерсти, и глазки его горели зеленым огнем.
— Посмотри на нас, — спокойно сказала она. — На меня и на нее.
— Это. Может. Быть. — рокотнул другой — огромный и черный. — Во времени. Я. Встречал. Себя.
— Врешь! — прорычал Эфлал. — Можно вырваться! Можно!
Они уже все окружили нас — и те, что сидели рядом с огнем, и те, что поодаль — они сдавили нас плотной стеной, душной, как кокон из времени, источающей ярость и страх, и мы — все шестеро — встали плечом к плечу, и уже не понять, кто из нас кто.
— Стойте! — воскликнул Альд (мой или ее) — Не будьте дураками, ребята! Давайте разбираться. Чего вы хотите? — спросил он нас — меня и меня — и я поняла, что это другой Альд. И я не стала отвечать — пусть он ответит себе.
— Вырваться, — ответил ему мой Альд. — Надоело ходить по кругу.
А Алеки хмуро глянули друг на друга и уставились на нас — меня и меня.
— Ты говоришь: мы были с обеих сторон?
— Да, — ответил он — себе. — Наверное, в Городе не так уж много… нас. Наверное, все мы деремся с обеих сторон. Прыгаем по времени, пока не сойдемся в одном мгновеньи.
Здорово говорит! подумали мы — я и я — и улыбнулись ему. Я только лишь становлюсь собой и начинаю думать, как я, а он свободен. Если мы вырвемся, подумали мы — я и я — он крепко припомнит мне свой Латорн.
— Ребята! — сказал мой Альд толпе — этим взглядам и этим лицам, и этому облаку злобы и страха. — Вы поймите: нас трое. Поодиночке и мы бы не догадались. Но нас трое, и мы думаем вместе. Алек! Ну, что ты молчишь, как колода?
Алеки усмехнулись и положили руки каждый на свой предмет. И сказали, недобро прищурясь в толпу:
— А ну, расступись, кто жить хочет. С меня хватит. Наигрался.
И пошли вперед — плечом к плечу — раздвигая нам путь в толпе.
— Стойте! — рявкнул Эфлал, и они обернулись к нему и лучеметы хмуро уставились на него. Но он не испугался — эта обезьянка с багровой шерстью, и обе мы — я и я — почувствовали, что он — командир, офицер, собрат. — Ат-ставить глупости! Все мы тут на-игрались! Т-ты! — длинной когтистой лапой он почти дотянулся до нас и пришлось поглядеть друг на друга, чтоб не сдернуть с плеча лучемет. — Знаешь выход?
— Нет, — ответили мы — я и я — и опять поглядели друг на друга, и она кивнула, уступая мне разговор.
— Мы пришли, чтобы остановить себя, — сказал я им. — И, наверное, шестеро могут больше, чем трое. Если мы вырвались из Легиона…
Как он глядел на нас, этот рыжий зверек! Адмирал, подумали мы — я и я — не меньше, чем адмирал. Неужели его как и нас гоняли с доски на доску в Легионе? Смешно, но мне вдруг захотелось стать во фрунт: руки по швам, и отвечать по уставу. Стыдное, сладкое чувство, но это вернулась я, именно я, та, что когда-то…
— Значит, сквозь время? — спокойно сказал Эфлал. Старая школа: спокойствие после разноса, кипяточком — и под холодный душ. Его зеленые глазки прошли по толпе, отодвинув ее назад и стало возможно дышать. И я почувствовала, как легко подчиняюсь его воле, я не знала, куда он меня поведет, но знала, что я пойду.
И только Альды торчали особняком, красивые упрямые оборванцы, и я испугалась за них, потому что если Эфлал…
— А ты? — спросил у них командир.
— Смотря куда, — ответил какой-то Альд.
— Куда-нибудь, — угрюмо сказал Эфлал. — За кольцо.
— Годится!
А время уже сжималось вокруг, и мы опять поглядели друг на друга — я и я — и схватились за руки, потому что я скоро останусь одна, единственная я, которая есть на свете. Какой уже нет на свете, подумала я, и наши руки сжались еще тесней. Я скоро останусь одна, подумала я — она, и буду только я, одна в своей скорлупе…
И нас уже не было — обеих — и не было всех остальных, не было совсем ничего, только тяжесть и духота, но и тяжести уже не было; небытие, несуществование, но я где-то была и как-то существовала, и знала, что я есть, и я существую, но тьма вдруг разлетелась горячим огнем, и я, наконец, перестала существовать.
