Она снова взмахнула рукой, и одна из стен растаяла, открыв настоящую оранжерею. Максим узнал земные растения и удивленно взглянул на хозяйку волшебного дома.
— Я люблю выращивать цветы, — объяснила Птица. — Возьму их домой и посажу на своей планете. А потом соберу семена и снова посажу. У нас это очень почетное занятие — засевать планеты и разные пустынные уголки жизнью. Вот, братья подрастут немного, и мы обязательно станем Сеятелями…
И вдруг безо всякого перехода:
— А хочешь, я засею цветами вашу Антарктиду? У нас есть растения, которые растут прямо во льдах. А еще можно растопить эти льды. В два счета.
— Не надо, Птица, — покачал головой Максим. — Мы всегда вместе такие дела делаем. Так интересней. Да и взрослым наша затея может не понравиться.
— Ох, уж эти взрослые, — вздохнула девочка. — Они сами себе набросают бревен под ноги, а потом хвастаются — смотрите, дети, какими трудными дорогами мы шли… Все они одинаковые. И ваши, и наши… Только от нас требуют благоразумия, а сами…
Они вышли во двор. Уже совсем стемнело: за распахнутыми воротами чернели громады деревьев, а чуть Дальше, в сонной глади озера, отражались незнакомые созвездия.
Максим впервые так задержался в Куполе — до ночи — и сейчас не мог сдержать возгласа восхищения.
— Как у вас тут здорово, Птица! Все будто настоящее. Днем — солнце, ночью — звезды. И ветер еще, и лес, и птицы.
— Обычная… — девочка поискала подходящее слово, — палатка. Еще можно назвать — туристский комплект. Конечно, такие универсальные палатки мы берем с собой только тогда, когда собираемся далеко — в другие звездные миры.
— Ого! — удивленно присвистнул Максим. — Ничего себе палаточка. А замок? Он что — тоже входит в комплект?
— Нет, — Птица снова поискала нужное выражение. — Это… ну, словом, это детский игрушечный набор. У вас тоже есть похожие — «Юный строитель» или «Юный архитектор»…
Она вдруг тихонько засмеялась. Так тихонько, словно ветер вздохнул.
Максим поскучнел, взглянул на часы.
— Я, пожалуй, пойду, Птица, На станции волнуются. Еще, чего доброго, домой отправят. Пойду я.
— Приходи завтра. Обязательно! — девочка взяла Максима за руку, заглянула в глаза.
— Ты только не обижайся на нас, ладно? Вы гордые, — люди. Это хорошо. Но не будь слишком взрослым, ладно? Не обижайся на непонятное. То, что для вас необыкновенно, для нас — привычно. Мы не хвастаемся, мы просто немного другие, дальше ушли… Мы не будем поучать. Поделимся и все…
Невидимая стена толкнула мальчика в грудь и выпустила наружу. За то время, что Максим был в Куполе, погода успела испортиться. Резкий ветер подхватывал горсти колючих льдинок и без устали швырял их в лицо. Огни наблюдательного поста еле виднелись, хотя до него было рукой подать. Максим невольно поежился, подтянул выше застежку комбинезона.
«Что там холод, что вьюга», — подумал мальчик. Он чувствовал себя радостным и сильным. Будто вовсе и не было ни томительных дней ожидания, ни разочарований. Будто Птица вновь была рядом — самая красивая, самая необыкновенная девочка во всех звездных мирах…
«Пройдусь немного, — решил Максим. — Все равно это лучше, чем трястись в вездеходе. Не знаю только, что сказать Соболеву и Гарибальди, да и всем остальным. Ну, как им объяснить, что для Птицы эта космическая одиссея не больше, чем загородная прогулка, экскурсия, турпоход? Как объяснить, что «пришельцы» и не помышляли о контакте? Птица и ее братья неудачно разбили «палатку» — всего-навсего. Думали — глухое место, а тут наша «Надежда»… Кстати, красивое имя дал Гарибальди станции. Говорят, с ним связана романтическая история. Тысячу исследователей привел с собой Гарибальди в Антарктиду. Как тот доблестный воин — тысячу! А жену уговорить не смог. Ожидал ее, все надеялся, что прилетит. Люди знали тайную боль своего начальника, но когда советовали ему назвать станцию «Надеждой», то говорили совсем о другом — о своих больших замыслах, о надежде на то, что-их станция положит начало настоящему освоению закоченевшей за тысячи лет земли…»
Идти было трудно. Снега насыпалось много — сухого, расползающегося под ногами. Он только прикрыл скользкие заструги, и Максим то и дело спотыкался.
«Так я и за два часа не управлюсь, — подумал мальчик, уже сожалея, что не воспользовался вездеходом. — Еще снова заблужусь…»
И вдруг снег, слабо белеющий впереди, почернел, в лицо пахнуло теплом.
Под ногами у Максима, чуть опережая его, разматывалась твердая тропинка.
— Птица! — закричал он, оборачиваясь к уже невидимому Куполу и махая рукой. — Спасибо, Птица! Спасибо, Алая!
ПРОЩАНИЕ НА БЕРЕГУ
Когда Максим закончил свой рассказ, в кают-компании дружно зашумели.
— А я, старый дурак, все голову ломал — где, думаю, я уже видел такой замок?.. — Синити Фукэ хлопнул себя по лбу и рассмеялся.
— Вот-вот! Я так и говорил — детский сад! — Кравцов возбужденно вышагивал взад-вперед на свободном от кресел «пятачке», с победным видом потирал руки. — Все это крайне несерьезно. Нет, вы только подумайте — мы, оказывается, не готовы к контакту! Это же смешно, товарищи! Какая-то девчонка решает судьбу взаимоотношений двух цивилизаций! Парадокс. Я считаю…
— И считайте себе на здоровье, — перебил его Тимофей Леонидович. — Разве не ясно, что контакты — не дело ребят? По-моему, Птица объяснила это популярно. Сейчас главное — узнать, откуда они. Чтобы нам хоть адрес оставили. На потом.
— Все мы как дети, — академик Соболев покачал головой, ласково взглянул на Максима. — Тебе не кажется, Максим Егорович, что все мы вели себя как малые дети? Ломились в Купол, будто в запертую кондитерскую. Подарок Птицы, — а она послала нам лучший набор игрушек и аттракционов, — даже толком не разглядев, начали ломать.
— Опасные игрушки, — пробормотал доктор, зябко поеживаясь. — До сих пор голова раскалывается.
— Ничего подобного! — резко возразил Соболев. — Мы тоже наказываем ребенка, если в нем просыпается разрушитель.
Все рассмеялись. А Егор Иванович объяснил:
— У пришельцев очень высокая энерговооруженность организма. Для них, коллега, такой разряд — всего лишь легонький шлепок.
— Полно вам, друзья. — Соболев мечтательно прикрыл глаза. — Мы узнали самое главное — мы теперь не одиноки! Мы, может, и не готовы пока начинать разговор со своими звездными соседями, но подрастает поколение Максимки. А там, — академик неопределенно махнул рукой, — там подрастает поколение Птицы. Им, пожалуй, уже ничто не будет мешать.
Соболев будто очнулся, обвел взглядом полярников и гостей, остановил его на Максиме.
