— Гиула.
— Зачем нам столько мучаться? Зачем еще раз проходить половину пути вокруг Солнца?
— Я хочу услышать от тебя ответ.
Гиула глубоко вздохнул.
— Да пожалуйста!.
Я сказал: «Прежде не спрашивай меня, что остается мне кроме того, как сказать да? Хотя…»
Я сдержался, и не произнес последнее предложение. Чи вытянул руку.
— Ампула, Гиула. Она все еще у тебя.
— У меня она прекрасно сохранилась.
— Я хочу ампулу.
— Отдай же ему, — сказал я, — он ее у тебя не сожрет!
Потребовалось еще несколько наставлений, пока Гиула расстался с ампулой.
Двенадцатое июня
Как вдруг дорого стало время. Еще восемь месяцев. Мы знаем день нашей смерти, мы рассчитали, когда мы съедим последнюю порцию. Пригоршня пищи, плюс немного похожей на студень массы, которая усыпит нас навсегда. «Morscertus, horaincertus»[26] — сколько времени прошло с тех пор, как я выучил это и прочие изречения? Только эти латинские мудрости больше не соответствуют истине, потому что мы не только знаем нашу смерть, но и время ее наступления.
Я не боюсь этого часа; я жду его со спокойствием. Меня занимает другое. Имела ли вообще смысл моя жизнь? Что я упустил и пропустил? Пожалуй, я ничего не пропустил, но упустил многое. Мне нашлось бы еще столько важного сказать моему мальчику. Не беспокоились ли мы все немного о тех, которые последуют за нами? Они часть нас, несут в себе наши мысли о будущем. Как будет выглядеть это будущее? Тот ли это путь, который мы должны были пройти? Или же это увенчанный цветами путь, о котором мечтали поэты и философы? Это просто, сказать — да или нет — точности быть не может.
Странно, теперь, когда наши дни сочтены, мы живем в лучшей гармонии. Только пленный неистовствует, действует нам на нервы. Мы заткнули себе уши, но его вой проникает прямо в мозг, и мы слышим его, даже если он на мгновение затихает. Чи снова занимается своими формулами. Я не понимаю, как он может сконцентрироваться при такой шумихе.
Четырнадцатое июня
Еще восемь месяцев. Мы еще никогда не были так едины, как сейчас. Мы чувствовали, не произнося вслух: Мы братья и сестра. И нас волнуют все те же вопросы мысли, и мы таим все то же зло на пленного. Мы не ненавидели его за то, что он ограничил нашу жизнь, мы начали ненавидеть его за то, что он доводил нас до края безумия своим воем. Паганини не продержится это время, но если он скоро не умрет, на нас тоже можно будет поставить крест. Чи, потеряв всякую надежду оказался выполнять свою работу.
— Сделай ему инъекцию, Соня. Он должен прекратить стонать.
Запас Сони был истощен. К тому же Паганини совсем не принимал пищи. Он выпил лишь один глоток воды. Он жаловался на головные боли, но таблетку принимать не хотел. Я приблизился к нему.
— Прекрати стонать, Паганини.
Он пристально посмотрел на меня, затем сказал: «Ты убил его. Освободи меня, я хочу быть свободным».
— Чтобы ты натворил еще больше бед. Нет, Паганини. Ты сам запустил отсчет, теперь жди, пока он не закончится.
Я хотел было вернуться обратно, но запричитал так, что я невольно повернулся. Видеть его висящим на этой стене было жалким зрелищем.
— Освободи же меня, Стюарт, — умолял он, — пожалуйста, развяжи меня.
— Ты посмотри, — сказал я, — ты вдруг можешь просить и говоришь совершенно нормально. Ты меня больше не обведешь меня вокруг пальца, Паганини. Мы были снисходительными, но ты перекрыл нам кислород. Нет, я тебя не развяжу.
— Проклятый!
Он встряхнул свои оковы и засыпал меня проклятиями. Я сбежал.
Перед выходом ждала Соня.
— Роджер, — прошептала она, — мне его жаль. Разве ты не слышишь, как он страдает? Это ужасней, чем смерть.
— Ответь мне на вопрос, Соня. Возможно ли то, что он лишь притворялся? До этого он говорил с нами совершенно нормально.
— Ты знаешь, как и я, что он болен. Но могут наступить светлые моменты. У него возникают боли, возможно они возвращают его время от времени в сознание. Он, вероятно, догадывается, что натворил что-то страшное, но он не может отдать в этом отчет.
— Имеем ли мы право убивать его?
— Нет, — решительно ответила она, — мы должны освободить его от его болей.
— Попробуй.
Соня не попробовала. Было бессмысленно, он не принимал таблеток. Ампулу он, наверное, принял бы. Но кто мог справиться с тем, чтобы засунуть ему в рот ампулу? Я был уверен: Никто из нас не хотел бы этого. Мы поговорили об этом с Чи. Он тоже был против.
— Тогда позаботься о том, чтобы он вел себя тихо, — сказал Гиула. — Мы снова столкнулись с вопросом: либо он, либо мы. Это когда-нибудь закончится? Нам что, по его милости, сходить с ума? Я больше не выдержу этого воя. Дайте ему ампулу, он больше не один из нас!
— Он один из нас, — сказал Чи.
— А если он сам потребует это средство? — спросил я.
— И тогда нет.
— Значит мы не продержимся восемь месяцев, — сказал Гиула. — Мы хотим освободить его от его страданий, в этом разница. Послушайте же, это нытье предстоит слушать нам несколько недель.
Мы прислушались. Словно из туннеля к нам доносились сетования Паганини. Я закрыл уши, но ужасные звуки не хотели заглушаться.
Девятнадцатое июня
Эти дни не забудет никто. Еще немного и бы подхватили его вой. Гиула был прав, мы сошли бы с ума, если бы не произошло что-нибудь. Чи больше не мог держать себя в руках. Он закричал на пленного, хотел силой засунуть ему в рот успокоительное, но Паганини выплюнул таблетку и продолжал выть. Он хотел быть свободным, постоянно одни и те же слова. Чи спросил его, принял бы он ампулу. Паганини ответил: «Да, дай мне ампулу!»
Когда Чи вернулся в сад, у него в руке была ампула. Он протянул ее Гиуле.
— Дай ее ему.
Секунду Гиула не решался. Затем он взял маленькую коробочку и нащупывая путь руками, выбрался наружу.
— Чи, больше нет другого выхода?
Он вопросительно посмотрел на меня.
— Ты можешь подсказать какой-нибудь?
— Мы могли бы развязать его.
— Нет, пока я живу, Паганини не двинется больше ни на метр по космическому кораблю.
— Ты хуже, чем Гиула и страшнее, чем сам больной, — сказала Соня.
Лицо Чи застыло словно маска.
— Через четыре недели мы катапультируем зонды на орбиту, которая донесет их до Земли. Это наша последняя надежда. Через восемь месяцев может придти помощь. Время станет тяжелее. Мы не можем постоянно приглядывать за ним. Или ты выступишь ему гарантом, Соня.
Она молчала.
— Однажды он нашел бы брешь, — продолжил Чи, — существует много возможностей полностью уничтожить «Дарвин». Я хочу быть уверенным, до последней минуты.
