Меня шмальнуть? Это на вашем языке значит подстрелить? Вот так прямо взять и подстрелить? Хе-хе-хе. Ну попробуйте. Только, ради бога, не здесь. Тут народу много, люди испугаются, будет шум, гвалт, а я, знаете ли, не люблю, когда шумно. Знаете, это ж кошмар какой-то, когда все начинают кричать, пугаться. Так уж лучше не надо.
Я очень извиняюсь, но, с вашего позволения, я тоже закажу что-нибудь. Вы так вкусно кушали, просто прелесть какая-то. Да вы продолжайте, продолжайте. Я салатик какой-нибудь сейчас закажу, вот тут есть какой-то морской салатик с черепокожими. Черепокожие — это такие всякие рачки, креветочки, вот их мне можно кушать. Нет, мяса мне сейчас никак нельзя. И рыбки тоже нельзя, никак. Что ж вы хотите — Великий Пост, батенька, Великий Пост!
Что? Я, знаете ли, христианин. Православный, то есть. Верую в господа Иисуса Христа и почитаю Святую Церковь. А как же! Русскую Православную Церковь, да. Нашу, Московскую, так сказать, Патриархию. Хотя, в принципе, взгляды у меня на некоторые вещи более широкие, чем у них, может быть, принятно. Но это — тссс! — только между нами.
Что-что? Хе-хе-хе. Ну конечно, тут есть всякие свои сложности, и с символикой, и всё такое. Но ведь главное не это? Главное — это что у тебя там внутри… в сердце, если хотите. А символика эта вся… не знаю, не знаю. Хотя, конечно, народу это надо. Да и нам тоже, в общем-то, не вредно. Верите ли, даже меня — меня! — иногда так и тянет перекреститься…
Почему же нет? Вполне серьёзно считаю. Вот, если вы слышали, есть такое мнение — бандит, дескать, перекрестится на церковь, а потом спокойно пойдёт себе убивать, грабить… как это сейчас называют, рэкетировать… А я так думаю — лучше пусть перекрестится. Может, от чего-то это его удержит. А не удержит, так потом… напомнит. Я, знаете ли, после всего очень многое передумал, переосмыслил как-то. И что-то понял для себя. Это, знаете ли, дорогого стоит… Конечно, теперь-то уже поздно, но всё-таки, в каком-то высшем смысле, может быть, и нет. В доме Отца Нашего горниц много. Может быть, и нам с вами найдётся закуточке какой-нибудь, как вы думаете, а?
Ой, что-то я много болтаю. Вы не обращайте внимания, это у меня от волнения. Да-да, если вы заметили, я тоже волнуюсь. Да-да, не только вы волнуетесь, но и я тоже. Это ж не так всё просто.
Вы, Виталий Аркадьевич, не в обиду вам будет сказано, всё-таки немножечко эгоист. Вы простите, что я вам так прямо это говорю, но ведь правда же, да? Вы вот сидите и думаете о себе любимом. Что вам сейчас, дескать, тяжело. А ведь не только вам тяжело. Мне в каком-то смысле тоже тяжело, да. Я ведь принимаю на себя ого-го какую ответственность. Так ведь — чик, и нету. А у нас с вами — это всё совсем, совсем по-другому. Это, фактически, что-то вроде, как вы это называете, «отношений» — ну вы понимаете, о чём я говорю, да? В общем, такая близость… Да, именно близость, очень хорошее слово. Близость. Связь. Это связывает, да. Даже на уровне чисто психологическом. Ну и, конечно, организационно… но мы об этом попозже поговорим, хорошо? После всего. Тогда и поговорим. Ладушки?
Да, я тут неудачно так очень оговорился, про это… ну, про «чик». Ну конечно же не «чик», это я погорячился. Нам ведь тоже живого человека… чик… вы как считаете, это нам как стакан воды выпить? Нет, конечно же. Это вы себе воображаете, что мы прямо уж такие монстры. Ничуть! Мы такие же как вы. Конечно, некоторые изменения происходят, тут уж ничего не поделаешь… Но вот скажите, по мне — видно что-нибудь? Нет, не видно. И, уверяю вас, про вас тоже не скажут.
Ах, какой чудный салатик. И, действительно, постненький. Что? Ну вот видите, я же кушаю… Нет, нет, что вы! Вы, наверное, думаете, что мы… Хе-хе-хе. Отнюдь нет, милейший Виталий Аркадьевич, отнюдь нет! Есть, есть и у нас свои маленькие радости. Вот, к примеру, салатик… или, скажем, рюмочка хорошего винца… Пост? Можно, хотя и не во всякий день. Однако нам-то в любом случае полагается послабленьице, как бы по немощи телесной… Вот сейчас и попрошу. Милочка, мне, пожалуйста, красненького… вот этого, пожалуйста, хе-хе-хе… Как так нету Петрю? В книжечке вашей есть, а по-настоящему — нету? Да, Петрю восемьдесят девятого. Очень люблю этот год. И вы хотите сказать, что — нету? А вы шепните на ушко Рафаэлу Аршаковичу, что, дескать, специальный посетитель требует красненького… Да-да, вот так и скажите, он поймёт.
Что-что? Э, батенька, а вот это всё теперь совсем не действует. Это и раньше не очень-то способствовало, ну а сейчас так и вовсе… Теоретически, конечно, оно можно… попробовать. Поселиться, хе-хе-хе, в келейке, рядом со старцем каким-нибудь… этаким Зосимою, да? Ну, вольному воля, попробуйте. А когда проснётесь с симпатичным таким засосом на шейке, попробуйте, скажем, к буддистам съездить… Так и будете ездить, пока не… Ну вы сами понимаете, да.
А, вот и красненькое! Дайте-ка мне пробку… Да, оно самое. Нет, ждать, пока оно продышится, мы не будем… а перелейте-ка нам это чудо в графинчик. Это, девушка, делается над пламенем свечи… Да-да-да, очень правильно. Вино, знаете ли, любит женские ручки, я всегда это говорил… Вот хорошо. Подождём немножко, а я пока салатик поковыряю…
Да, и мальчика своего всё-таки отошлите. Он тут стоит, слушает, а у нас тут разговор серьёзный, ага?
Вот теперь можно пить. Желаете ли, Виталий Аркадьевич, я вам плесну? Нет? А что это там у вас в бокальчике? Никак, Шеваль-Блан? Ах, ах, ах. Да вы, Виталий Аркадьевич, у нас гурман старой закалки. Я вот лично вас очень хорошо понимаю. Представьте себе, люди совершенно разучились есть! Помню, в Малом Ярославце… Эх, были времена!
Вы пока думайте, думайте. А я себе ещё чего-нибудь закажу. Милочка! Мне, пожалуйста, ещё вот этого… да-да, именно. Но только без соуса. Знаем мы ваши соуса, там наверняка сметанка какая-нибудь, а я, знаете ли, не хочу скоромиться. Мелкий грешок, а неприятно. Отец Григорий, мой духовник, он так говорит: мелкий грешок — как блошка: сидит и кусает, сидит и кусает… Что-что? Да, тоже из наших. У нас, кстати, в главном офисе своя церковка, совершенно чудесная. Конечно, никаких тебе крестов, икон — в общем, без всякой символики. Простота, строгость. Но при этом никакого тебе протестантского духа. Входишь и чувствуешь — ты не где-нибудь, а в Храме Божьем. Это, доложу я вам, дорогого стоит.
Что насчёт символики? Да как вам сказать… По работе это не то чтобы мешает, как и прочие штучки… но неприятно. Да, неприятно. Почему — это долго объяснять, всё равно не поймёте. К тому же тут всё очень индивидуально. Я вот, например, хуже всего переношу чеснок. Причём, что любопытно, ежели соус из него какой-нибудь — это нормально совершенно, даже люблю. Но вот в головках — очень неприятно. До болезненности. Но ведь у нас как: ежели кому невмочь, ему товарищи помогут. Работа есть работа, и она будет, сами понимаете, сделана. Не за страх, а за совесть, ага.
