Еще неделю назад я не мог представить себя без меча за спиной и осиновых колышков на поясе. Сегодня же с удовольствием променял бы их на возможность хотя бы немного пожить нормальной человеческой жизнью. Просто жить и не слышать, не видеть, не знать о тех ужасах, что происходят за пределами несокрушимого городского периметра. Просто жить и держаться подальше равно как от света, так и от тьмы.
Я сидел, неловко подтянув ноги. Сила кружила вокруг меня. Справа — там, где касалась меня плечом Ирина, мягко давила сила света, по ощущениям похожая на слегка задрапированную бархатом несокрушимую сталь. Слева — распускал невидимые щупальца тьмы заткнутый за пояс кинжал.
Я сидел между светом и тьмой, между Богом и Дьяволом, между добром и злом, мечтая если не навсегда, то хотя бы на время освободиться от влияния этих сил. И понимал, что это невозможно.
Добро и зло всегда будут во мне. А свет и тьма всегда будут бороться за мою душу. Конца этому нет, и никогда не будет. До самой смерти мне придется балансировать между ними, выбирая свой путь сквозь тернии жизни. А потом… Что будет потом, человеку знать не дано.
Это та цена, которую каждый из нас платит за высший дар Господа — свободу воли…
— Ну, хорошо. Мы все выбрались, — подытожил Хмырь. — Все живы и здоровы. Честно говоря, я потрясен — не верил, что у нас получится… Но что вы собираетесь делать теперь?
Я мигнул, с сожалением вырываясь из объятий мыслей и образов в жестокую реальность. Вздохнул. Переглянулся с Ириной, которая вялым движением руки вновь предоставила мне право выбрать дальнейший путь.
— Не знаю… —Я потер лоб. — День X, как ты его назвал, — завтра. Наверное, надо поискать укрытие для ночевки. Ближе к периметру есть высотные дома. Можно посмотреть там.
Я встал. Помог подняться Ирине.
— Пойду впереди. Проверю дорогу. Ира, ты иди метрах в тридцати сзади. Иван, присмотри за тылом…
Молчаливое согласие, шумный протест, встречное предложение. Я ожидал чего угодно, но только не этого.
— Идите вдвоем, — помотал головой Хмырь. — Я с вами не пойду.
— Что?.. Почему это?
— Потому что я вам больше не нужен. То, что случится завтра, все равно не предназначено для моих глаз и ушей. — Он едва заметно улыбнулся: — Я всего лишь человек, случайно затесавшийся среди мессий и апостолов. И я должен уйти.
— Но…
— Он прав. — Ирина коснулась моей руки. — Он не может видеть то, что будет явлено нам. Он не может пойти с нами.
Все. Точка поставлена. Спорить со словами мессии бесполезно. Но я все равно никак не мог согласиться.
Неправильно это было. Неправильно.
— Ты можешь уйти завтра. Перед тем как мы пойдем… Снова улыбка. Теперь уже явная и заметная:
— Мне еще надо напиться. Не забыл? — Бывший инквизитор посмотрел на небо. — Конечно, вряд ли Господь пошлет ради меня дождь, но уж бутылочку-то я найду. Может быть, даже не одну.
Он подмигнул.
— Сегодня ночью я надерусь до чертиков. Просплю весь завтрашний день. А когда проснусь, надеюсь увидеть рядом тебя с обещанной бутылкой коньяка в руках, которую мы выпьем вместе за счастливое избавление от конца света.
Я шумно сглотнул.
— Но я еще хотел поговорить…
— О том, что вам делать завтра и какой путь избрать? — Хмырь помотал головой. Вздохнул. — В этом я все равно не смогу тебе помочь. Это будет ваш… вернее, ее выбор. Я не смогу увидеть того, что случится завтра, но последствия возможной ошибки представить могу. И знаешь, я действительно боюсь, больше всего на свете боюсь толкнуть вас, тебя, ее в неверном направлении.
— То есть ты не хочешь нести ответственность?
— Конечно! А кто бы хотел? Ты? Она?.. Тот, кто утверждает, что ему по нраву нести ответственность за весь этот безумный мир, — либо сумасшедший, либо Бог. И ни тому, ни другому я бы ее не доверял.
— Но послушай…
— Нет, это ты послушай, Алексей, — неожиданно резко перебил меня бывший инквизитор. — Открою тебе страшный секрет: все, что ты слышал по этому поводу от меня, Матери Ефросиний и Еременко — не более чем слова. А рядом с Богом любые слова теряют свой смысл. Важны только души — частички Господа. Важны только чувства — частички души. Смотри в себя, пробуй разобраться в том, что ты чувствуешь. И пойми: я не смогу тебе помочь ничем.
Ну что тут можно было сказать? Не держать же мне его силой.
— Вернешься в город?
— Конечно. Куда ж еще?
— А как?
Хмырь расплылся в шаловливой улыбке. Ну прямо как мальчишка, затевающий очередную каверзу:
— Так же, как и всегда, — через ворота.
Через ворота? Хм… Интересно. Как можно проникнуть внутрь периметра незамеченным прямо через ворота. Я такого способа не знаю…
Спросить?
Нет. Не хочу знать.
— Может быть, тебя проводить? Хотя бы до периметра. А то мало ли…
Я все еще сомневался. Хмырь же только усмехнулся:
— Ты лучше свою подружку проводи. Романтическая прогулка по мертвым улицам — что может быть лучше для влюбленных?
Я устало вздохнул:
— Слушай, может, уже хватит. Она мне не подружка. И любовь здесь ни при чем.
Бывший инквизитор послушно кивнул.
— Да-да. Конечно. Ни при чем. И я не вижу ее в твоих взглядах и не вижу в ее. Конечно же, ни при чем. — Он вдруг дернул меня за рукав и, подтянув поближе, зашептал прямо в ухо: — Одного прошу: постарайся ради нее не погубить весь наш бренный мир… Ну ладно, удачи вам!
Иван Симонов, бывший верховный инквизитор Екатеринбургской епархии, а ныне — опасный еретик, разыскиваемый церковью по многим обвинениям, легонько хлопнул меня по плечу. Осторожно, будто опасаясь обжечься, провел пальцами по руке Ирины. По-церковному широко и размашисто перекрестил нас обоих. И легким прогулочным шагом, не вязавшимся с напряженно стиснутым в руке пистолетом, вышел со двора. Я смотрел ему вслед, но он так и не обернулся.
Когда пробирающаяся мимо пустых домов и брошенных автомобилей коренастая человеческая фигурка скрылась за углом, я шумно выдохнул. Повернулся к Ирине… И врезался взглядом в холодную синеву смотрящего из ее глаз льда.
Миллионы тонких и острых как бритва лезвий вонзились в мою душу. Иглы синего льда терзали меня изнутри. Это было больно. Но я терпел. Теряя клочки шкуры и оставляя на холодных клинках мертвого льда темные капли своей крови, я упрямо шел вперед.
И постепенно далеко-далеко впереди я увидел свет. Слабую, беззащитную искорку тепла, изнемогающую под гнетом бесконечных тонн мертвого льда. Я шел к ней. Каждый шаг отдавался немыслимой болью в изрезанном беспощадным холодом теле. А огонек, казалось, вовсе не становился ближе…
