— Ты не поверила бы, Яна, но он даже различает цвета, клянусь в этом всеми знаками Зодиака.
(Это выражение она подхватила у отца.) Она хотела рассказать историю с белыми и красными пионами, но, вспомнив о красном, ничего не сказала…
— Так давайте играть в краски, — предложила Яна.
Еник, как ни странно, согласился.
— Вот что, — стал он выспрашивать девочек, делая вид, что экзаменует их. — Кто из вас скажет мне, как выглядит белый цвет?
Подумав немного, Гана ответила: — Белый — как бумага. Белый — как снег.
Яна добавила: — Белый — как молоко. Белый — как пена.
— А у меня белый фартучек, — воскликнула Аня удивленно и начала тут же снимать его, как будто хотела отдать свой фартучек Яну. Ян развеселился:
— Ну вот, теперь вы мне объяснили. Теперь вы мне открыли глаза! Чего ни один учитель на свете не мог сделать, чего не в состоянии была бы сделать даже вся Академия… впрочем, ладно. Это я только так…
Сестры не поняли ни одного словечка из того, что он говорил.
— Ты тоже играешь на рояле? — спросила Ганичка и подошла к инструменту.
— Сыграй лучше ты что-нибудь! — попросил он.
— Ну, хорошо!
Она уселась за рояль и стала в терциях выстукивать известную детскую песенку. А Аня, заслышав знакомую мелодию, вдруг запела голоском, тоненьким и ровным, кaк ее косички:
Когда на небе погаснет луна.
И взойдет утренняя заря,
Я спущусь с тобой в «Наутилусе»
На самое дно морское.
Я увижу подводные сады,
Где цветут чудесные живые цветы,
Рыбы плавают с фонариками на носу
И сами светят себе в глубину…
— У тебя хороший голос, — одобрительно заметил Ян.
Обрадованная его похвалой, Аня запела «Колыбельную»:
Прежде чем ты закроешь, мой сынок,
Розовые лепестки своих век,
Взгляни последний разок
Из окошечка на луну!
Наш папа там ходит
По морям из песка и лавы,
В кратере Криштофа Бернарда
Для воздушного корабля ангар будет строить.
— Ну, а дальше? — спросил Ян, когда Аня умолкла.
— Дальше я не знаю, — заявила певица.
— Тогда слушай! — сказал он. — Я спою конец.
Ян сел к роялю, положил руки на клавиатуру и стал сам себе аккомпанировать. Его голос звучал, совсем как у взрослого, словно он уже выходил из детского возраста:
Серп луны, ты растешь потихоньку,
Все кругом так ясно и просто,
Ты увеличиваешься на небе,
А у нас растет любовь к папе.
И, прежде чем луна снова начнет убывать,
Прежде чем она совсем исчезнет,
Пусть наш папа с Луны поскорее
Живой и здоровый вернется к маме.
Три сестрицы в одинаковых фартучках сидели на диване рядком и, затаив дыхание, с умилением слушали.
— Ну что? — обратился к ним Ян, кончив играть и петь. — Ведь так?
И, не дождавшись ответа, он снова повернулся к роялю и заиграл легкий менуэт Моцарта.
Сестер удивляло, что, играя, он не смотрит ни вниз, ни перед собой, а глядит вверх, на потолок. Словно он играл кому-то, кто находился над ним, словно слушатели парили над его головой. Лицо его выражало при этом блаженство и какую-то отрешенность. Только изредка, не прерывая игры, он обращался к девочкам и говорил:
— Моцарт. Вы видите его? Как будто все освещается вокруг. Я мог бы не есть и не спать. Видите, видите, как загораются огоньки…
Однако музыка без слов продолжалась слишком долго. Яна уже не могла дольше усидеть на одном месте. Она потихоньку слезла с дивана и сделала несколько шажков в сторону. На полках, вделанных в стены шкафов, стояло множество интересных вещиц, которых Яна еще никогда в жизни не видела и не знала, для чего они служат. Ян продолжал играть, а она тем временем незаметно, шаг за шагом отходила все дальше от рояля и все ближе подбиралась к этим вещичкам. Если Анины глаза всегда выражали удивление, то на носике Яны было написано любопытство. Аня только с изумлением глядела на мир и на самое себя, а Яна сгорала от любопытства, чем заполнен этот мир; ей страшно хотелось брать в свои руки частички этого мира и расспрашивать, что это и для чего оно служит.
На стене довольно низко, но все же выше ее роста висела гитара — вот провести бы по ее струнам всеми пальцами! А что лежит в этих угловатых коробках и пузатых футлярах, куклы там или игрушки, а может быть, музыкальные инструменты?
Чего только она не отдала бы за то, чтобы заглянуть в них! На одной из полок были расставлены модели геометрических фигур — куба и шара, пирамиды, конуса и других, — модели, сделанные из блестящего материала и; проволоки. Для чего они?
Что с ними делать? Как с ними играть?
Гана с беспокойством следила за любопытной сестренкой и издали делала ей знаки руками, чтобы она не совала всюду своего носа, а села и слушала музыку. Яна остановилась теперь перед глобусом и не могла удержаться, чтобы не дотронуться пальчиком до белого пика Гималаев, и в тот же момент глобус начал поворачиваться. Достаточно было легкого прикосновения, и земной шар стал вращаться, но в это время к Яне подскочила Гана, схватила ее за руку и потащила обратно.
— Сейчас же иди и сядь на место! Еще разобьешь что-нибудь!
— Садись сама! — огрызнулась Яна.
— Тише, тише…
Гана попыталась закрыть ей ладонью рот, но Яна не давалась. Девочки начали драться; Ян продолжал играть, а Аня, изумленная, стояла за ним у рояля. Ее, казалось, удивляла не столько музыка, сколько клавиатура, пальцы Яна, выражение его лица и все остальное, связанное с этим. Внезапно Ян кончил играть. Обернувшись назад, он виновато улыбнулся, как бы извиняясь, как бы говоря своей улыбкой, что он играл не для того, чтобы похвастаться. А может быть, он почувствовал смущение, что выдал себя, что дал им возможность так глубоко заглянуть ему в душу? Аня за его спиной вздохнула.
— Это ты, Аничка? — Он узнал ее по вздоху.
— Как это было прекрасно!
— А где твои сестрицы?
— Здесь, — подбегая, ответила Ганичка.
Яничка в это время стояла на ступеньке в какой-то нише возле двери и смотрела через застекленное окошечко в шкафчик, вделанный в стену.
В нем находилась аппаратура из блестящего белого металла — рычаг и катушка. Из угла шкафчика полукругом расходились лучи, все это немного напоминало солнечные часы.
