на что-то отвлечься.
— Такие же, как те, которые ты видишь, когда гладишь кота в темноте. Их вставили в шайбу, когда делали игломет, и они носятся друг за другом в отверстии шайбы, пока не понадобятся тебе. Когда я закрываю казенник, вот так, это толкает первую иглу в ствол, сечешь? — Гагарка слегка ударил по предохранителю. — Если я сейчас нажму на спусковой крючок, искры устремятся в катушку. И пока есть искры, эта катушка работает как большой магнит. Она находится впереди, вот здесь, намотана вокруг ствола, и она глотает иглу по-настоящему быстро. Ты думаешь, что искра остается там, после того, как попала туда, верно?
Шелк опять кивнул:
— Или возвращается обратно, если для нее нет места.
— Правильно. Только так не происходит, потому что последняя искра проходит через спираль прежде, чем в нее попадает игла. Ты закончил, патера? Я рассказал тебе все, что знаю.
— Да, и вся еда была просто восхитительной. Великолепной, на самом деле. Я исключительно благодарен тебе, Гагарка. Однако у меня есть еще вопрос, хотя, не сомневаюсь, тебе он покажется очень глупым. Почему твой игломет намного больше моего? Есть какие-нибудь преимущества в таком большом размере?
Гагарка взвесил свой игломет на ладони и только потом убрал его.
— Мой содержит больше игл, патера. Полностью заряженный, сто двадцать пять. Я бы сказал, что твой маленький — самое большее пятьдесят или шестьдесят. И мои длиннее, вот почему я не могу дать тебе свои. Более длинные иглы означают более широкий разрез, когда они вращаются, а более широкий разрез заставит твоего врага быстрее выйти из боя. К тому же у моего ствол длиннее, а иглы на волос толще. Все это заставляет их лететь быстрее и вонзаться глубже.
— Понял. — Шелк оттянул назад ручку зарядки на игломете Гиацинт и уставился на довольно просто выглядевший механизм, обнаженный открытым казенником.
— Игломет, наподобие твоего, хорошо использовать в доме или в месте вроде этого, но снаружи тебе лучше стрелять в упор. Если нет, твоя игла начнет крутиться в воздухе раньше, чем попадет в твоего врага, и как только она начнет это делать, даже дети Паса — прости, патера — не будут знать, куда она попадет.
Шелк, задумчиво, вынул одну из карт Крови.
— Если ты разрешишь мне, Гагарка. Я и так тебе много должен.
— Я уже заплатил, патера. — Гагарка встал и так сильно отодвинул стул, что он ударился о стену. — Могет быть, в другой раз. — Он усмехнулся. — Так вот. Помнишь, я сказал тебе, что даже боги не знают, куда попадут иглы?
— Конечно. — Шелк встал, обнаружив, что его щиколотка болит меньше, чем он ожидал.
— Ну, они может и не знают. Зато я знаю, откуда они берутся, и расскажу тебе, как только мы выйдем наружу. И еще я знаю, куда мы с тобой сейчас пойдем.
— Я должен вернуться в мантейон. — Напрягая волю, Шелк был способен идти почти нормально.
— Это займет не больше пары часов, и я припас два-три сюрприза, которые хочу показать тебе.
Первый оказался одноместными носилками с парой носильщиков.
Шелк с некоторой тревогой взобрался в них, спрашивая себя, перевезут ли они его в дом авгура, когда вечерние дела будут закончены. Тень уже поднялась, не осталось ни пряди золота, и приятный бриз успокоительно нашептывал, что пыль и жара побежденного дня — пустая ложь. Ветер обвевал горящие щеки Шелка, и чувственное удовольствие от этого сказало ему, что он выпил слишком много бокалов вина. Печально, и он решил, что в будущем будет более строго следить за собой.
Гагарка шагал рядом с носилками, в полутьме сверкала его усмешка. Шелк почувствовал, как ему в руки сунули что-то маленькое, квадратное и тяжелое.
— То, о чем мы говорили, патера. Положи в карман.
К этому времени пальцы Шелка сказали ему, что это завернутый в бумагу пакет, туго перевязанный бечевкой.
— Как?..
— Официант. Я сказал ему пару слов, когда вышел наружу, понял? Они должны подойти, но не испытывай их здесь.
Шелк сунул пакет с иглами в карман сутаны.
— Я… Спасибо тебе, Гагарка, еще раз. Даже не знаю, что сказать.
— Я свистнул ему, что это срочно, и он послал за ними мальчонку. Скажи мне завтра, если они не подойдут. Только я думаю, что должны.
Носилки остановились — гораздо раньше, чем ожидал Шелк — перед высоким домом, чей первый и третий этажи были погружены во тьму, хотя окна между ними ярко сияли. Гагарка постучал, и дверь открыл худой старик с маленькой неопрятной бородой и белыми волосами, более всклокоченными, чем даже у самого Шелка.
— Ага! Хорошо! Хорошо! — воскликнул старик. — Внутрь! Внутрь! Только закройте дверь. Закройте дверь и за мной. — Шагая через две ступеньки, он стал подниматься со скоростью, которая потрясла бы Шелка, будь она и у человека вдвое моложе.
— Его зовут Меченос, — сказал Шелку Гагарка, расплатившись с носильщиками. — Он будет тебя учить.
— Учить чему?
— Рубке. Тридцать лет назад он был лучшим. Лучшим в Вайроне, во всяком случае. — Повернувшись, Гагарка ввел Шелка внутрь и закрыл дверь. — Он утверждает, что и сейчас лучше всех, но быки помоложе не принимают его вызов. Они говорят, что не хотят вывести его на чистую воду, но я не знаю. — Гагарка хихикнул. — Представляю себе, что они почувствуют, если старый козел утрет им нос.
Кивнув и решив поинтересоваться тем, что такое «рубка», через несколько минут, Шелк уселся на вторую ступеньку и снял повязку Журавля; она была холодной, и, хотя в тусклом коридоре трудно было быть полностью уверенным, ему показалось, что он чувствует кристаллики льда на ее ворсистой поверхности. Он стукнул ею об пол.
— Ты знаешь, что это такое?
Гагарка наклонился поближе:
— Нет, не знаю. А что это?
— Самая настоящая чудесная повязка для моей щиколотки. — Шелк опять ударил ею об пол. — Она обвивается вокруг сломанной кости как змея. Ее ссудил мне доктор Журавль. Надо ударять ее обо что-то, пока она не станет горячей.
— Я на минутку взгляну на нее? Я могу ударить сильнее, стоя.
Шелк передал ему повязку.
— Я слышал о таких и даже однажды видел, но ни разу не касался. За нее просят тридцать карт. — Гагарка ударил повязкой о стену и присел, чтобы помочь Шелку поставить ее на место; она стала настолько горячей, что дымилась.
Лестница, крутая и узкая, как сам дом, была покрыта изодранной и настолько поношенной настилкой, что местами стала скользкой; но, при помощи Гагарки и влекомый вперед любопытством, сжав зубы и перенося большую часть веса на
