Это был самый обычный ящик. Простой, деревянный, похожий на старинную шкатулку для сигар, только побольше размером. Талбо долго вертел его в руках и совсем не был удивлен, когда не обнаружил ни зловещих иероглифов, ни оккультных знаков.
Это сокровище не такого рода. А потом он снова перевернул ящик и открыл крышку.
Внутри находилась его душа. Талбо вовсе не эту вещь предполагал найти в ящике.
Но ведь именно этого предмета не хватало среди его сокровищ.
Зажав находку в кулаке, он прошел мимо ямки, которая быстро заполнялась зеленым песком, в сторону бастиона в самом центре островка.
Мы будем скитаться мыслью
И в конце скитаний придем
Туда, откуда мы вышли,
И увидим свой край впервые.[23]
Оказавшись внутри, в задумчивом сумраке крепости — и обнаружив, что войти сюда оказалось гораздо проще, чем он предполагал (дурной признак!), — Талбо понял: идти можно только вниз, другого пути нет. Сырые, черные ступеньки кривой лестницы неумолимо уходили вглубь, внутрь строения, ниже уровня панкреатического моря — крутые ступеньки, отполированные тысячами ног, что прошли тут за бесконечные годы, пролетевшие с тех самых времен, когда проснулась человеческая память. Было темно, и все же Талбо видел, куда идет. Он не стал задумываться над тем, как такое может быть.
По дороге ему не встретилось ни комнат, ни залов, но у самого дна строения он увидел дверь в конце большого зала. Дверь была сделана из переплетенных железных прутьев, таких же черных и сырых, как и камни крепости. Сквозь прутья Талбо рассмотрел нечто бледное и неподвижное в дальнем углу… скорее всего камеры. На двери не было замка. Он коснулся ее рукой, и она распахнулась. Тот, кто жил в этой камере, никогда не пытался открыть дверь; или попытался, но в конце концов решил остаться здесь.
Талбо двинулся в сторону густого мрака.
После долгого молчания он наклонился и помог ей встать на ноги — все равно что взял в руки мешок с увядшими цветами, хрупкими, в ореоле мертвого воздуха, лишенного даже тени воспоминаний о сладостном аромате. Поднял ее на руки и понес.
— Закрой глаза, Марта, а то они заболят от слишком яркого света, — сказал он и принялся подниматься вверх по бесконечной лестнице, к золотому небу.
Лоуренс Талбо сидел на операционном столе. Он разлепил веки и посмотрел на Виктора. Улыбнулся какой-то странной, мягкой улыбкой. Впервые за годы их дружбы Виктор увидел, что страдание покинуло лицо Талбо.
— Все прошло хорошо?
Талбо кивнул.
Они посмотрели друг на друга и ухмыльнулись.
— Как у тебя обстоят дела с криоконсервацией? — спросил Талбо.
Брови Виктора удивленно полезли вверх.
— Хочешь, чтобы я тебя заморозил? Я думал, ты мечтал добиться более определенного, постоянного результата… ну, скажем, серебро.
— В этом нет необходимости.
Талбо огляделся по сторонам. И увидел, что она стоит у дальней стены возле одного из гразеров. Она со страхом смотрела на него. Талбо улыбнулся, и на одно короткое мгновение она снова стала юной девушкой. А потом отвернулась. Он взял ее за руку, и она подошла с ним к столу, к Виктору.
— Я был бы тебе крайне признателен, если бы ты мне объяснил, что здесь происходит, Ларри, — сказал физик.
И Талбо ему рассказал, рассказал все.
— Моя мать, Надя и Марта Нельсон — все они одно, — закончил Талбо, — зря прожитые жизни.
— А что в ящике? — спросил Виктор.
— Как ты относишься к символизму и космической иронии, друг мой?
— До сих пор мне вполне хватало Юнга и Фрейда, — ответил Виктор и улыбнулся.
Талбо крепко взял пожилую женщину за руку и сказал:
— Это был старый, ржавый значок с клоуном.
Виктор отвернулся. Когда он снова посмотрел на друга, тот улыбался.
— Это вовсе не космическая ирония, Ларри… это фарс, — сказал Виктор.
Он был зол и не скрывал этого.
Талбо молчал, давая возможность Виктору самому все понять.
Наконец тот сказал:
— Что, черт подери, это должно означать — невинность?
Талбо пожал плечами:
— Наверное, если бы я знал, то не потерял бы значок. Всего лишь значок, не более того. Маленький металлический кружочек размером в полтора дюйма, с булавкой. А на нем нарисовано косоглазое лицо, ярко оранжевые волосы, широкая улыбка, нос картошкой, веснушки — он именно таким и был. — Талбо помолчал немного, а потом добавил: — Мне кажется, это как раз то, что я искал.
— Теперь, найдя его, ты больше не хочешь умереть?
— Мне нет необходимости умирать.
— И я должен тебя заморозить?
— Нас обоих.
Виктор недоверчиво на него посмотрел:
— О Господи, Ларри!
Надя стояла молча, словно не слышала их разговора.
— Виктор, выслушай меня: там находится Марта Нельсон. Зря прожитая жизнь. А Надя находится здесь. Я не знаю, почему и каким образом это получилось, но… Еще одна зря прожитая жизнь. Я хочу, чтобы ты создал ее уменьшенный двойник, так же, как сделал мой, и послал внутрь. Он ее там ждет, он может все исправить, Виктор.
И он все исправит в конце концов. Он будет с ней рядом, когда она вернет украденные годы. Он сможет стать — я смогу стать — ее отцом, пока она будет еще ребенком, потом другом, затем, когда она начнет взрослеть, приятелем, когда станет женщиной — поклонником, любовником, мужем, товарищем в старости. Разреши ей побывать теми женщинами, которыми ей не позволили быть, Виктор. Ты не имеешь права отнимать у нее этот шанс во второй раз. А когда все будет кончено, возникнет начало…
— Как, ради всего святого, черт подери, каким образом? Приди в себя, Ларри! Что значит вся эта метафизическая чепуха?
— Я не знаю как. Это существует, и все! Я там был, Виктор, я провел там несколько месяцев или лет, и я совсем не изменился, не превратился в волка; там нет Луны… нет ни дня, ни ночи, только золотой свет и тепло. Я могу попытаться возместить ущерб. Я могу вернуть две жизни. Виктор, пожалуйста!
Физик молча посмотрел на него, затем перевел взгляд на пожилую женщину. Она улыбнулась ему, а потом непослушными, изуродованными артритом руками сняла одежду.
Когда она прошла сквозь заросшую протоку, ее ждал Талбо. Она казалась усталой, и он понял, что ей надо как следует отдохнуть, прежде чем они начнут трудный путь через оранжевые горы. Он помог ей спуститься на пол пещеры и уложил на мягкий бледно-желтый мох, который захватил с собой с островов Лангерганса, когда шел сюда вместе с Мартой Нельсон. Две пожилые женщины лежали рядом, Надя заснула почти мгновенно. А он стоял и смотрел в их лица.
