— А если он разобьет планер? — перебил Леман.
— То, скорее всего, погибнет при этом сам, а с мертвого взятки гладки. Если же он приведет планер в негодность, а сам останется жив и здоров, то он обязан компенсировать тебе потерю, иначе уже ты получишь законное право на него обидеться…
— И спихнуть с уступа?
— А почему нет? В любом случае, если люди тобой единодушно недовольны, а ты настолько глуп, что не видишь этого, полета не миновать. Только до крайностей дело доходит чрезвычайно редко. И вовсе незачем убивать, если достаточно просто не помочь. Ты видел, каковы у нас бури. В спорных случаях иногда прибегают к суду старейшины уступа, но его решения вовсе не обязательны к исполнению. Скорее, это рекомендации, как проще уладить конфликт. А самое главное в другом. Когда человек с младенчества воспитывается в твердом убеждении, что за нанесенную соседу обиду может запросто улететь в пропасть, неуступчивость у него как-то проходит сама собой. Понятно, за подростками приходится присматривать, чтобы не натворили глупостей, делать им небольшие скидки на возраст, но ведь так везде и всегда… Будь уверен, за поломанную вещь ты получишь компенсацию, превосходящую стоимость вещи. Только не вздумай требовать. Сами дадут. Тот, кто пользуется твоим планером, рассчитается с тобой и за простой износ работой или подарком, или это сделают его родственники, если, конечно, захотят горбатиться за неуступчивого. Я привел тебе самый простой пример, но общий принцип универсален, что бы ты ни делал — скажем, засеял поле или собрался вступить в брак. Уступчивость — это здесь единственно разумный способ жизни.
— Постой, а как насчет кровной мести?
— Последний такой случай произошел лет сто назад и не в нашем каньоне. Обычно и до ликвидации обидчика дело не доходит — достаточно намекнуть ему, чтобы не спал у края. Это такая форма предупреждения неуступчивым и заодно изощренное оскорбление. Предупрежденные обычно понимают правильно.
— И что?
— Либо стараются загладить вину, либо уходят с уступа. Проще загладить.
— Иначе спихнут? А если без долгих слов разделаться с предупредившим?
Валентин вздохнул.
— Хорошо, что ты спросил об этом меня, а не кого-нибудь другого… В этом случае, парень, у тебя вообще нет никаких шансов. Уйти с уступа тебе не дадут, это точно. Только повышенной скоростью и по нисходящей параболе…
— У меня в первый же день отобрали парашют, — мрачно сказал Леман. — Сказали, чтобы укутать больного.
— Это другое дело. Надеюсь, ты не очень сопротивлялся? Впрочем, ясно, что не очень, иначе ты бы сейчас со мной тут не разговаривал… Погоди, а почему ты не остался на том уступе?..
* * *
— Ты случайно еще никого не успел убить? — настороженно спросил Валентин, выслушав краткий рассказ.
— Следовало бы. Но пока нет. Только побил кое-кого.
— Тогда не все так плохо. То есть я хочу сказать, что не фатально. А с чего началось?
— Кажется, я топтал их посевы.
— Худо, — осудил Валентин. — Впрочем, чего ради я тебе подсказываю? Твоя жизнь, тебе решать. У нас каждый сам решает, как ему жить, так что тебе виднее.
— Они отказались со мной драться…
— А зачем им? — Валентин заметно удивился. — Судьба неуступчивого ясна и без драк.
— Может, все-таки спасут? — с тоской спросил Леман.
Валентин наморщил лоб, пытаясь понять, о каком спасении идет речь, и, поняв, покачал головой.
— Отсюда не спасают. Никогда. Тех, кто пропадает без вести около этой планеты, никто не ищет. Командование сразу списывает их в расход.
Леман сглотнул.
— Почему?
— Чтобы, насмотревшись, не подрывали дисциплину. Я думал, ты догадливей… Кстати, командование вашего противника поступает точно так же.
— Вашего противника? — ощетинился Леман. — Вашего?
Валентин равнодушно пожал плечами.
— Ну не моего же…
— Ты что, уже не лигист?
— Лигист, ренегат — какая мне разница? Я уступчивый. Не только Лига теряла здесь свои корабли, ренегаты тоже теряли. Теперь живем бок о бок. Конечно, такие, как мы с тобой, здесь редкость, большинство населения планеты на этих уступах и родилось. Кто уступчивый в двадцатом поколении, а кто и в тридцатом…
— А ты в первом? — съязвил Леман.
— Не один я, — сказал Валентин. — Еще Хенрик. А помнишь, лет семь назад была большая драка в этом секторе и нам наваляли? Хотя, ты же еще в курсантах ходил… Короче, минимум три подбитых истребителя нашли спасение на этой планете. Грег, Иост и Тенгиз. Может, и еще кто был, не знаю. Так вот, Тенгиза я встретил в прошлом году, он хороший летун и охотник на птицекрылов. Женат, очень привязан к детям, их у него двое. Звал к себе, обещал помочь сделать планер. Иоста пока не встречал, но как-нибудь соберусь навестить. Говорят, он живет где-то на нижнем уступе, рыбачит. Один Грег не выжил. Да ты-то его должен помнить, норов у него был тот еще! Уступчивым он никогда не стал бы, нечего было и пробовать…
— А ты? — спросил Леман.
— А я стал. Поначалу едва не спихнули, но потом обошлось. Только посоветовали впредь не ложиться на краю, ну я в тот же день и перебрался на другой уступ. А там уже легче дело пошло, я после первого урока ученый стал…
— То есть уступчивый?
— Это не так плохо, поверь. Жить всегда хорошо. А иного способа выжить здесь просто не существует. Не веришь — попутешествуй по уступам, посмотри. Ни тебе, ни мне не изменить то, что нащупывалось столетиями отсева неуступчивых. Люди разные, а система всюду одна. И знаешь, она мне нравится.
Лемана передернуло.
— Чем же, интересно?
— Свободой.
Это прозвучало до того смешно и дико, что Леман растерялся, вместо того чтобы расхохотаться во все горло. Словно личинка короеда, заклинившись в прогрызенном отнорке, вздумала вдруг порассуждать о бесконечности Вселенной. Свобода — на этой каменной полочке?! Свобода невзначай сорваться с карниза — самому или не без посторонней помощи — и с долгим криком полететь вниз, навстречу гибельным бурунам беснующейся реки?
— И ты не хочешь, чтобы тебя вытащили из этой дыры?
— Нет.
— Почему?
— Я уже ответил.
— Ты был классным пилотом, — сказал Леман, в ответ на что Валентин досадливо махнул рукой. — Нет, ты послушай… Кто, скажи мне, был лучшим в штаффеле командиром звена? Ты. Кто подбил крейсер ренегатов и был награжден Золотой Молнией третьей степени? Тоже ты. Кому разрешали свободную охоту? На кого молились молодые лейтенанты — разве не на тебя? Я сам молился! — Леман уже кричал. — А скольким тыловым шавкам ты набил морду, помнишь? Ты был человеком ТАМ, ты это еще не забыл? А кто ты ЗДЕСЬ?
