И вот я, готовя с помощью своих устройств десятки специальных блюд, в то же время запустил несколько поисковых программ.
На это потребовалось время, но я не торопился. Я не часто наношу визиты. И не возражаю против того, чтобы Термослой подождал пять или шесть секунд, прежде чем снова связаться со мной.
К тому же у меня было несколько срочных заказов от бывших жителей Сингапура: покрытые пушком плоды рамбутана (нефелиума) — говорят, это был любимый фрукт королевы Виктории, — и салак с твердой мякотью. И еще манго, такие свежие и сочные, каких никогда не увидишь в магазине, и даже дуриан во всей его прелести, включая запах перезрелого камамбера. Вот на это нужно время. Создать свежий персик в принципе не трудней, чем сэндвич с сыром, но я люблю добиваться совершенства в оттенках, степенях спелости и так далее. Все это я не мог перепоручить своим вспомогательным устройствам. И к тому времени как все это, охлажденное, в капельках росы, было доставлено клиентам из Сингапура, Термослой снова напомнил о себе.
И преподнес мне сюрприз. Он действительно, как и сказал, находился в Ядре, но не среди живущих. Он стал сохраненным сознанием.
Для хичи стать сохраненным сознанием — самое обычное дело. Так поступают все хичи, когда умирают, если им ужасно не повезет и они умрут так, что поблизости не окажется никого, кто мог бы сохранить их самих до того, как разложение сделает это невозможным. Единственное, что меня удивило: ведь Термослой был органическим, когда я улетал с Колеса. Мне не приходило в голову, что у него было вполне достаточно времени, чтобы состариться, заболеть и умереть.
Перемещение из человеческого виртуального пространства в совершенно иное виртуальное пространство хичи проходит нелегко. У меня такое перемещение в окружение Термослоя заняло больше полусекунды. Но я сразу узнал его. С дней Колеса внешность его не изменилась, а вот окружающая обстановка — очень даже. В сущности, обстановки вообще не было.
Этого я не ожидал. Все сохраненные с помощью машин разумы, а также любые искусственные интеллекты, какие мне приходилось встречать, всегда устраивали себе уютные домашние базы, начиная с моей кухни или военной штаб-квартиры Тора Метателя Молота и кончая полностью укомплектованным гаремом. Окружение Термослоя ни на что подобное не походило. Он ждал меня в комнате размерами не более чем три на три метра. Стены нейтрального серого цвета, на них несколько типичных экранов хичи и больше ничего. Свет приглушенный и, насколько я мог видеть, не имеющий источника; минимум мебели. Одно удобное кресло, в котором сидел или, вернее, полулежал сам Термослой. И стул с прямой спинкой — для гостя. (Для гостя-человека, как я подметил. Если бы Термослой ждал не меня, а хичи, вместо стула был бы один из их насестов.)
Вот и все. Впрочем, не совсем. Во внешности Термослоя было что-то необычное, и мне потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что это. У него не было обязательного для хичи сопровождения — цилиндра, который хичи держат меж ног.
Конечно. И зачем? Ему больше не нужно слабое продлевающее жизнь микроизлучение, какое посылают владельцам эти цилиндры, поскольку Термослой больше не живет органически. Термослою больше не нужно повсюду носить с собой сознание Древнего Предка, он сам стал таким предком.
Термослой не встал мне навстречу и не протянул руку. Однако явно обрадовался.
— Мой дорогой Марк Антоний, — сказал он на прекрасном английском, усвоенном за десятилетия жизни на Колесе, — какая радостная неожиданность! Я уже примирился с необходимостью вернуться к CHON-пище, не говоря уж об утрате доброго товарища и собеседника, и я очень рад, что вы здесь. Но как вы оказались в Ядре?
Я рассказал ему свою историю, а потом задал ему такой же вопрос. Он пожал мышцами живота.
— Мое органическое тело пришло в негодность, — сказал он. — Настало время стать сохраненным разумом, и я предпочел проделать это дома. А как вы? Вам здесь хорошо?
— А вам?
Он сделал ладонью жест, означающий несущественность вопроса.
— Мы, хичи, всегда знаем, что нас ждет жизнь после смерти, жизнь, полная размышлений и служения. И готовы к этому. — Он помолчал. Мышцы его лица напряглись, потом снова расслабились. — Ну, хорошо, Марк, — сказал он, — достаточно, как вы говорите, церемоний вступления. Догадываетесь, зачем я хотел вас видеть?
Я осторожно ответил:
— Полагаю, это имеет отношение к системе безопасности, которую я начал создавать.
Хичи не смеются, но Термослой издал легкий икающий звук, близкий к смеху.
— Вовсе нет. Конечно, ваша подготовка к установке такой системы дала мне возможность понять, что вы здесь, но причина, по которой я вас пригласил, совсем иная. Вы знаете, кто такой Альберт Эйнштейн?
Я понимал, что он спрашивает не о древнем ученом-человеке с таким именем.
— Конечно. Искусственный интеллект. Одно время был всего лишь корабельным мозгом Робинетта Броудхеда, но теперь как будто существует как самостоятельная личность.
— Совершенно верно. Больше того. Альберт создал для особых случаев несколько независимо функционирующих подсистем. Одна из таких подсистем — индивид по имени Зигфрид фон Психоаналитик — оказалась весьма полезна при лечении людей, страдавших душевными болезнями во время работы на вашем астероиде Врата…
— Интересно, — сказал я. Я помнил, что Термослой всегда любил поговорить. — Так что с этим Альбертом?
— Да. Альберта в Ядре нет, но он послал сообщение Зигфриду фон Психоаналитику, а тот передал его мне. Его тревожит некая человеческая личность — теперь это сохраненный разум — по имени Вэн Энрике Сантос-Смит. Я знаю, что некогда вы встречались с этим человеком. Можете что-нибудь рассказать мне о нем?
У меня не было причин скрывать, поэтому я рассказал ему о путешествии к планете Арабелла — моем, Гарри и резервуара, полного Врагов. Он внимательно выслушал, потом поджал свои тонкие губы хичи.
— Альберт знает об этом? — спросил он.
— Не знаю. Мне кажется, Альберт знает очень многое, — ответил я, — но, возможно, стоит послать ему эти данные.
Он наклонил черепообразную голову.
— Если не возражаете, я сам это сделаю, сообщив доктору фон Психоаналитику. Обычно он находится в постоянном контакте с органической человеческой личностью Джель-Кларой Мойнлин. Когда-то она представляла сексуальный, хотя и не репродуктивный интерес для самого Робинетта Броудхеда, а совсем в другое время — и для этого Вэна.
— Сексуальные отношения органических существ бывают такими запутанными, — заметил я.
