— Поистине. Корабельный мозг Клары тоже будет информирован.
— Да, Гипатия. Мне приходилось с ней разговаривать. Весьма деятельная особа.
— Да, — рассеянно согласился он. Казалось, он ведет какой-то сложный внутренний диалог, выражение его лица постепенно менялось от вежливого любопытства к озабоченности — и даже к тревоге.
Я не хотел отнимать у Термослоя время, нужное для решения его внутренних проблем.
— Вас что-то беспокоит?
Он покачал головой.
— Ах, Марк, от вас ничего не скроешь. Скажите, помните ли вы необычное поведение звезды во внешней галактике, той самой, которую вы называете Фомальгаут?
— Фомальгаут, — повторил я — не для того, чтобы, как органические существа, выиграть время и подтолкнуть память, но примерно с той же целью — обращаясь к тем разделам моей памяти, которые не часто бывают нужны в повседневной работе. — Конечно. Звезда, которая несколько дней — то есть несколько сотен внешних лет — назад стала сверхновой.
— Совершенно верно, — с горечью подтвердил Термослой. — Однако, Марк, это не обычная сверхновая. Ее взрыв вызван посторонним вмешательством.
Тут он замолчал и встревоженно посмотрел на меня, как будто ждал, что я спрошу, о каком вмешательстве он говорит. Но я не спросил. Все части головоломки встали на место. Я понял.
II
— Термослой, — сказал я, — когда мы проникли в крепость Вэна на Арабелле, он первым делом спросил меня, знаю ли я, как взорвать звезду. Поэтому, вернувшись, я спросил Тора Метателя Молота. Тор ответил, что слышал, будто вы, хичи, работаете в этом направлении, но ваша установка, кажется, еще не действует.
Это произвело впечатление на Термослоя. Мышцы его живота дернулись и напряглись.
— Да, — печально сказал он, — тогда она не была готова. Но сейчас готова и действует. — На этот раз он даже вздохнул — доказывая, как хорошо овладел манерой людей вести разговор. — Это устройство — вариант разрушителя порядка, который мы использовали для проникновения в черные дыры. Ликвидируя гравитацию звезды, он заставляет саму звезду распадаться. Понимаете, — взволнованно продолжал он, — установку вовсе не предполагалось применять к звездам, особенно когда поблизости есть населенные планеты. Вы ведь помните, где живет Враг?
— Конечно. В Кугельблице. Большая часть моего существования прошла на расстоянии нескольких сотен единиц от этого Кугельблица, на Колесе.
Он оскалил зубы в знак согласия.
— Для этого и предназначался Большой Разрушитель. Он должен был уничтожить гравитацию, которая сдерживает Кугельблиц, и тем самым заставить Врага разлететься по пространству в виде разреженного дисперсного облака обособленных частиц. Утратив единство, они бы не представляли угрозы.
Идея привела меня в восторг, но я сказал только:
— Но оружие никогда не применялось.
— Никогда. Даже против Врага. Мы мирный народ. Мы не стремимся к уничтожению разумной жизни… любой жизни. К тому же, — добавил он, — установка все равно не была готова.
— До взрыва Фомальгаута, — подсказал я.
— Да, до взрыва Фомальгаута. Когда она была готова, кто-то решил ее испытать, и она сработала превосходно. Понимаете, — продолжил он, окончательно впадая в лекторский тон, — когда уничтожается гравитация звезды, прежде всего взрывается невероятно плотный центр, который постоянно находится под очень высоким давлением. Но это еще не все. Согласно оценкам лучших сохраненных разумов, детонация одной звезды в пределах Ядра вызовет потери от десяти до сорока четырех миллионов жизней, причем еще от тридцати до двухсот миллионов серьезно пострадают как физически, так и от вреда, причиненного окружающей среде. Причина в том — как вы, несомненно, знаете, — добавил он, нисколько не снижая темпа, — что цепная реакция, которая служит источником светового излучения звезды, происходит именно в центре. Энергия, произведенная здесь в форме фотонов, не сразу высвобождается в космос. Внутренность звезды очень плотная. Каждый фотон на своем пути к поверхности отражается множество раз. — Он помолчал, чтобы усилить эффект. — На то, чтобы добраться до поверхности, ему требуются миллионы лет.
— О, — сказал я, начиная понимать. Но он продолжил:
— Это, конечно, означает, что разлетевшаяся звезда мгновенно высвобождает все фотоны: и те, что добрались до поверхности, и те, что только еще возникают в центре, и все те, что находятся посередине. Это означает, — он несколько мгновений помолчал, как будто подсчитывал в уме, — что энергия, рассчитанная на высвобождение в течение нескольких миллионов лет, выделится в течение двух-трех часов. Понимаете, Марк? Эта энергия, вероятно, разрушит несколько соседних звездных систем. Ущерб распространится до самой дальней периферии Ядра.
Я пытался не показать своего замешательства.
— Спасибо, — ответил я и решил в ближайшее же время заняться курсом звездной динамики.
Тут он одарил меня самым близким подобием улыбки, на какую только способен хичи.
— Но, конечно, — с довольным видом продолжил он, — мы не знаем, есть ли у Вэна в распоряжении такая установка. Мы даже не знаем, направляется ли он к нам. И умеет ли он применять установку: ведь все-таки в прошлом он органическое существо.
Меня все это успокоило не больше, чем его самого, о чем, должно быть, свидетельствовало выражение моего лица. Он спросил:
— Я вас оскорбил, Марк?
— Возможно, оскорбили бы, будь я органическим существом.
Он улыбнулся мне почти по-человечески.
— Тогда поговорим на более приятные темы. Например, о еде! Я знаю, как хороши органические блюда; а вы можете то же самое проделать с виртуальными?
— Они еще вкусней, — ответил я.
— Тогда, — с неожиданным энтузиазмом сказал он, — возможно, вы начнете с одного из холодных супов… потом… Знаете, о чем я думал? О филиппинском блюде, которое вы для меня готовили — кислая рыба с имбирем и горькой дыней. А может, тайский салат с водяным орехом, недозрелой папайей и растертым арахисом. Можете это сделать?
Я пообещал, что сделаю, и вежливо попрощался. Но, вернувшись на свою гигантскую кухню, где работали десяток моих помощников, я был в гораздо худшем настроении, чем когда покидал ее.
I
Эстрелла, казалось, никогда не уставала от общества Стэна; Стэн определенно всегда был рад Эстрелле. Тем не менее перед ними был неведомый мир, и они постепенно знакомились с ним: ходили в Институт, гуляли по долине между своим домом и Институтом. Иногда одни, иногда с кем-нибудь из хичи. Особенно часто их сопровождал хичи мужского пола по имени Желтый Нефрит: он по-настоящему любил природу, любил бывать под открытым небом, что совершенно не характерно для хичи.
