– Узнаем, когда долетим, – ответил Кильон.
После оживленной трехсторонней дискуссии с Куртаной, Аграфом и самим собой Рикассо на шаттле вернулся на «Переливницу ивовую». Там было безопаснее, по крайней мере по сравнению в «Репейницей», и, кроме того, его ждало много работы над неочищенной сывороткой-15, запасы которой сохранились на большом корабле даже после диверсии Спаты.
Решили, что в авангарде Роя к Клинку полетят «Репейница», «Киноварь» и «Хохлатка ольховая», остальные задержатся с безопасной стороны границы зоны. Но когда авангард поднялся к холодным слоям нижней стратосферы, опасно близко к своему рабочему потолку, за ним последовал весь Рой. «Репейница» и отдельные корабли охраны частенько набирали высоту, а вот крупные дирижабли получили такой приказ впервые за несколько лет. Тяжелое получилось испытание – и для членов экипажа, и для простых ройщиков, и для изнемогающих двигателей. Герметизированными оказались далеко не все гондолы, поэтому, чтобы облегчить пребывание в разреженном пространстве, использовали кислородные маски и баллоны. Старики, дети, больные прикладывались к ним постоянно, взрослые – лишь периодически, чтобы не допустить гипоксии. По-другому получилось бы слишком непрактично. На большой высоте следовало отдавать приказы и вести напряженные разговоры, пожалуй, даже чаще обычного, ведь чем выше рабочий потолок, тем чаще случаются технические сбои, требующие срочного ремонта. Разреженная атмосфера начала действовать на тягу, вынуждая вручную корректировать состав воздушно-топливной смеси. В перчатках и защитных очках авиаторы влезали на обледеневшие пилоны двигателей и меняли настройки карбюратора. Топливопроводы и гермовыводы становились хрупкими и нуждались в немедленном ремонте. Один авиатор поскользнулся на льду и упал за борт, другой – поранил руку, когда снял перчатку и коснулся замерзшего металла, многие «заработали» переохлаждение и обморожения, но всегда находились готовые сменить их и продолжить работу. Радовало то, что большинство кораблей сохранило запас мощности и набирало высоту, даже когда от холода отказывал двигатель-другой. Большинство, но не все – часть кораблей подъема не выдержала и начала отставать. Теперь им придется заботиться о себе самостоятельно: другим и так проблем хватало.
Пока поднимались, Кильон проверял, все ли корабли получили его рекомендации о приеме антизональных, вне зависимости от того, когда экипаж собирался пересекать зону. Рекомендации он составил простые, небольшие дозы препарата вписывались в запас, имеющийся на каждом корабле, однако путаницы возникло на удивление много. Поступали вопросы, сомнения, уточнения. Кильон отправил инструкции повторно, но все равно получил несколько просьб объяснить подробнее. Лишь разобравшись со всеми просьбами, он вспомнил, что еще не выдал препараты экипажу «Репейницы». Он тщательно прислушивался к себе: не появились ли симптомы зонального недомогания?
Куртана застала его в рубке. Она только что подышала кислородом – вокруг рта остался черный след от маски.
– Решила сообщить, что «Репейница» выведена в горизонтальный полет. Мы сейчас на четырех лигах. Выше нельзя: клепки не выдержат.
– Сколько кораблей поднялось на эту высоту?
– По последним подсчетам, шестьдесят пять. Нас может нагнать пара отставших, только на них я не рассчитываю. Легко не будет. Мои люди уже сейчас холят и лелеют каждый двигатель. Вот сейчас мы палим из пушек, только чтобы стволы льдом не покрывались.
– Когда перелетим зону, пушки не особо нам пригодятся, верно?
– Мгновенно ничего не случается, сперва потери будут выражаться в процентах от исходных данных.
– Что-то зебровые амадины притихли.
– Подохли они, – резко бросила Куртана. – Ну или без сознания. Может, дело в высоте, а не в зональном недомогании. Инструменты наши тоже замерзают, вот в чем беда. Заблаговременного оповещения мы не получим.
– Сами будем начеку.
На столе перед Кильоном стоял деревянный ящик. Куртана заметила, что маска и кислородный баллон нетронуты.
– Если пытаешься что-то доказать, то напрасно. Ты нужен нам бодрым и свежим.
– Доказать я ничего не пытаюсь. – Кильон смущенно улыбнулся, понимая, что еще пару недель назад такой разговор состояться не мог. – И нет, я себя не обманываю. Я старательно ищу в себе симптомы зонального недомогания, поэтому уверен, что ничего не упустил. Мои физические и умственные способности не ухудшились.
– Ты, наверное, как домой возвращаешься.
– Вряд ли у меня возникло бы такое ощущение. – Кильон помолчал и коснулся закрытого ящика. – Если возникнет надобность, обещаю воспользоваться маской.
– На высоте мы пробудем недолго. Доберемся до границы и начнем оседать в менее разреженный воздух.
Кильон протянул ей стеклянный пузырек:
– Вот антизональные, их хватит на весь экипаж, включая Мероку. Позаботьтесь, чтобы их не принимали до моего распоряжения. С особым тщанием проследите, чтобы никто не принял больше одной таблетки. Я ведь могу в этом на вас положиться?
– Разумеется. Мероку я отправила в подфюзеляжную турель, но прослежу, чтобы она получила свою дозу. А Нимча с Калис?
– Ими я сам займусь. У них потребности особые. – Кильон выдержал паузу, потом спросил: – Легко не будет, да? И с тремя лучшими кораблями мирового флота нет гарантий, что мы прорвемся.
– Попробовать нужно.
– Как вы оцениваете наши шансы?
– На то, что все три корабля останутся невредимы к полуночи? Шансов не больше, чем у тебя отрастить крылья к полудню.
– Дайте срок, вдруг я вас удивлю?
Куртана сжала Кильону плечо:
– Пойду обратно на мостик. Когда долетим до границы, начнется самое интересное. Пожалуй, у штурвала мне будет спокойнее.
– Согласен.
После ухода Куртаны Кильон собрал вещи и отправился к Калис. По дороге он прислушивался к вою двигателей, ловя малейшее изменение тональности, любое указание на переход в зону низкого уровня. Ничего неподобающего Кильон не слышал, но уверенность, что это рано или поздно случится, не давала покоя. Переход он должен почувствовать раньше, чем механика «Репейницы», только ведь там, где задействованы зоны, гарантии отсутствуют в принципе.
– Скоро мы попадем в зону низкого уровня, – объявил он Калис. – Ты это почувствуешь, хотя, может, не так остро, как другие члены экипажа. Надеюсь, в той зоне мы не задержимся и удачно сядем на Клинок.
– Где кончатся наши беды, – подхватила Калис.
Они с дочкой закутались в несколько слоев одежды, накинули меховые капюшоны и дышали кислородом, но когда пришел Кильон, сняли маски.
– Торопиться не будем, – сказал Кильон, присаживаясь. – По крайней мере, на Клинке у нас союзники, которым важно наше благополучие.
– Наше благополучие или наш груз?
– Вероятно, и то и другое, только это не делает из них чудовищ. Клиношники настрадались и остро нуждаются в препаратах. Не будем их за это осуждать.
– Про меня они не знают? – Нимча взглянула на Кильона. – Не знают ведь?
– Очень хорошо, что не знают. При таком раскладе опасность грозит тебе не больше, чем другим ройским девочкам. – Кильон лгал и чувствовал фальшь в собственном голосе.
Будь Нимча простой ройской девочкой, она отсиживалась бы сейчас с другими семьями на «Переливнице ивовой» или на другом большом корабле.
– Я уже чувствую, – тихо объявила Нимча.
– Что, Клинок?
– Метку, – недовольно поправила девочка, словно здравомыслящие взрослые таких ошибок делать не должны, – Око Бога. Чувствую его сильнее прежнего.
– Метка зовет ее, – проговорила Калис. – Торопит. Она тянется к Нимче, когда Нимча тянется к ней. Метка знает, что Нимча близко. Она ее не отпустит.
– Если Нимча рождена для этого, сопротивляться не стоит, – постарался успокоить женщину Кильон. – Метка сильнее любого из нас, к тому же не желает Нимче зла. Напротив, именно ее Метка стремится защитить в первую очередь.
– Она поет мне по ночам, – сказала Нимча. – Раньше шептала, а теперь поет. Песни я толком не слышу, уж очень они далеки. Но я знаю, что́ Метка хочет мне передать. Она повреждена, слишком повреждена, чтобы помочь себе. Метка пробовала себе помочь и сейчас уже повреждена не так сильно, как раньше, но я нужна ей, чтобы она восстановилась полностью.
– Это по силам тебе одной, и никому больше. Настанет день – и отметина у тебя на затылке покажется людям прекрасной.
– Я до сих пор боюсь. – Девочка приложилась к маске и сделала вдох.
– Конечно, я удивился бы, если бы ты не боялась.
– Я не знаю, что случится дальше.
– Никто не знает. – Кильон посмотрел на Калис, желая убедить и ее, и Нимчу, что все образуется. Только сначала ему следовало убедить в этом себя. Он сглотнул, чтобы во рту стало не так сухо. – Намного хуже быть не может, хотя бы в этом у меня сомнений нет. Если Рикассо прав, все беды человечества на протяжении пяти тысячелетий случились из-за проблем с Оком Бога. Не так должны были жить люди, не так они жили раньше. Я не утверждаю, что ты в силах все исправить. Но если Око пытается восстановиться, если ты способна ему помочь и оно желает твоей помощи, то наверняка возможны хотя бы небольшие перемены к лучшему. Сегодня даже и небольшие улучшения будут очень кстати. Жители Клинка не ждут чуда. Они просто хотят, чтобы жизнь стала немного легче. Они удовольствуются и малым, Нимча. Даже если ты просто сдвинешь зоны так, чтобы погибло меньше людей, тебе все равно будут благодарны.
