— Не уверен, но… больше некому.
— Ты помогал Фирсову?!
— Неизвестно, на чьей стороне я буду лет через десять. Я могу передумать, могу измениться. Ведь у меня в запасе еще одно детство, которого я не помню.
— Это легко проверить. Мы найдем тебя в будущем и…
— В чем? — резко спросил он. — Будущее перед тобой. Ищи, если хочешь.
Тихон помолчал и заговорил снова:
— Меня там нет. Тебя встречал, да. — Он криво усмехнулся, и я опустил глаза. — А я так и не добрался. Просто не дожил. С кем не бывает?
— Это навсегда? — ужаснулась Ксения.
— А вот мы и проверим, — сказал Тихон, поигрывая дыроколом.
— О нет, — простонала она.
— Никаких поправок. Вернетесь к себе. Там, я надеюсь, вы найдете что-нибудь относительно устойчивое.
— А ты?
— Ну и я, конечно. То есть мы, — странно произнес он. — Правда, мне еще нужно кое-что закончить. Узнаешь? — Тихон небрежно подкинул гранату. Похабная этикетка напоминала сигнатуру на пузырьке с мазью. — Ведь и это кто-то сделал.
Замкнуть круг? Снова выбросить меня в окно, доставить в больницу и вручить машинки трехлетнему Тишке, чтобы он до поры схоронил их в надежном месте?
— Зачем? Ты же сам сказал, что это без толку.
— У следствий нельзя отнимать их причины, иначе все потеряет смысл.
— А разве уже не потеряло?
— Не настолько. Но вас я с собой не возьму, поэтому ты, Миша, выполнишь одну мою просьбу. Синхронизатор не должен попасть в чужие руки, согласен?
— Вполне.
— Я отправлю вас по домам и оставлю его… ты знаешь где. Иди прямо сейчас и принеси его. Потом в две тысячи первый ты уже не попадешь.
— Но если ты отдашь мне дырокол до того, как…
— Я сумею выбраться, не переживай.
— Мы ведь еще увидимся?
— Конечно.
С тех пор как мы с Коляном ползли по этой лестнице, она совершенно не изменилась. И дом, и улица, и город. Старые солдаты любят писать в мемуарах что-нибудь вроде «все дышало предчувствием войны». Черта с два. Никто не готовился к надвигающейся катастрофе, а она тем временем была уже на пороге. Завтра в Москву войдут войска, но Фирсова это не остановит. Или не завтра?
Позавчера! Они появились в понедельник, когда Куцапов-младший вызволял меня с Петровки, а сегодня среда, уж этот день я не забуду. Я специально сделал крюк по проспекту, но не обнаружил там ни одного броневика. Переменилось! В какую сторону — в лучшую, в худшую? Время показало, что платить приходится за все. Во сколько обойдутся несколько лишних лет покоя? А вдруг на этот раз действительно обойдется? Видел же я и нормальные версии — мельком, расплывчато, но видел! Не знаю, насколько те люди счастливы, но они живы.
— Вот ты и кончился, гнида! — торжественно произнесли наверху.
Я прижался к двери, беспокоясь, как бы кто не вышел на лестницу. Ах да, никто и не выйдет.
Потом раздался выстрел — совсем не громкий, такой, что его можно было принять за хлопок лопнувшего шарика.
— Кто из нас кончился? — безразлично отозвался второй, помоложе.
Я услышал длинный парный свист — это заработали пулеметы. Дырокол открывал возможности, недоступные простому смертному, и Тихон научился ими пользоваться гораздо раньше меня. Например, появляться в одном месте и времени дважды.
— Мишка, мы потерялись, — сокрушенно проговорил Колян.
Перед глазами возникла сцена на площадке, и мне стало жаль Куцапова. Кто он? Такая же пешка, как и я, только другого цвета. Он сыграл не за тех. А я?
Стараясь не шуметь, я встал под лестницей. С третьего этажа послышался шорох и хриплое дыхание. Надрываясь, Миша тащил Куцапова. Миша надеялся, что он выживет.
Гулко ударяясь о массивные перила, сверху свалился дырокол. Как мечтал о нем Михаил, сидя на истертом кафеле! Что, если отдать им машинку сейчас? Тогда, наверное, Миша не пойдет к Алене, не обратится за помощью к молодому Фирсову, не вручит ему письмо, не догадается устроить засаду на Тихона. Много чего не случится.
Подобрав синхронизатор, я расстегнул рубашку. Живот по-прежнему ныл, но так слабо и неназойливо, что я давно уже не обращал на него внимания. Бинт растянулся и не слетал только благодаря присохшей крови. Я завел руку за спину и, отогнув нижний край повязки, засунул под нее дырокол, затем подвигался, проверяя, не выпадет ли, и снова замер. Второй прибор лежал в кармане или наоборот: именно его я спрятал, а тот, что выкинул Тихон, переложил в джинсы, впрочем, это скорее всего не имело значения.
Но каким образом он собирается вернуться без машинки? Те, кто стрелял в Куцапова, ушли еще при нас, значит, от них он помощи не получит. А Тишка? Неужели он оставил его одного? Там, в мельтешении версий, в болоте времени, в каменной мгле. Там — нигде… Он не посмеет его бросить, он должен взять его с собой. Куда?
Я наступил на что-то твердое и посмотрел под ноги. Оплавленный кусок черного с белыми вкраплениями мрамора, круглый, как галька.
На верхней площадке было столько крови! И большая часть пуль потерялась по дороге, она досталась не мне, не Коляну — кому-то еще, оказавшемуся между нами и двумя пулеметами.
Тихон сказал, что не доживет до старости, он уже тогда знал, чем все это закончится, но при чем тут трехлетний Тишка? Он испугался, что когда-нибудь ребенок вырастет…
Михаил донес Куцапова до машины и повез его умирать на кремовом покрывале, а я все еще стоял под лестницей и не мог прийти в себя. Тихон сам пошел под свистящие очереди и вместе с собой он привел Тишку.
У меня еще будет время его отговорить, успокаивал я себя, ведь машинка здесь, без нее из тридцать восьмого им никуда не деться. Прежде чем ее отдать, я поставлю Тихону ультиматум. Если он самоубийца — черт с ним, пускай. Но ребенка он не тронет, Тишка сам должен выбрать, кем ему стать — психом, гением или кем-то еще. Впрочем, мне с трудом верилось, что из этого что-то получится. Перехитрить его я смог только однажды, да и то неизвестно, сильно ли он сопротивлялся.
Дом был старым, и его могли скоро снести, поэтому пользоваться дыроколом в подъезде я не решился. Выйдя на улицу, я направился к ближайшим многоэтажкам, но дойти до них мне не удалось. Прямо передо мной затормозил микроавтобус с выгоревшими шторками на окнах, и чьи-то крепкие пальцы, сжав горло, втащили меня внутрь. В фиолетовом салоне было тихо и душно. Проворные руки в мгновение ока натянули мне на голову шерстяной чулок и обшарили карманы. Ладони приклеились к подлокотникам — мне они больше не подчинялись.
— Есть, — сообщил кто-то.
— Хорошо, — ответил мелодичный голос. Женский. Удивительно знакомый. Чей?
— Попытка вмешательства. — Снова мужчина.
— Это. что ли? — Скупой смешок. — Уже откорректировали, оставь ему на память. Что они там откорректировали?
