Направо повернёшь — коня потеряешь, налево — жизнь. Над прямой дорогой вороньё кружит. Если пойти назад, то можно потерять душу. И что делать?
Сергей стал рядом, закурил и заладил про стройку. Алекс не слушал. Прошло полтора часа. Чёрт побери!
— Можно вас попросить? — прервал он разглагольствования Сергея.
— Смотря, о чём пойдёт речь, — медленно проговорил он.
— Если придёт девушка… невысокая такая, худенькая, в бандане, скажите ей, пусть позвонит. Дадите ей свой телефон?
— Эх, молодёжь! — пробасил он. — Не вопрос. А что, у неё мобильного нет?
— Нет. Поломался. Записывайте мой номер, — Алекс продиктовал по памяти и направился к дороге.
— Женщины, — донеслось бормотание Сергея, — думают, что они центры мироздания, у нас не должно быть ничего, кроме них. И всё время опаздывают.
На остановке толпились отдыхающие с пляжными сумками и зонтами от солнца. Переполненная маршрутка не остановилась. Алекс зашагал к конечной, где обычно стояли такси. Ни одной машины!
Оля, пожалуйста, не ходи туда! Это страшные люди!
Подъехала «Тойота» с шашечками и сразу же была атакована толпой рассерженных отдыхающих. Приличные на вид девушки едва не подрались. Н-да, тут можно простоять до потопа. Придётся бежать на перекрёсток и ловить попутки.
Он шёл вдоль дороги и поднимал руку с зажатой между пальцами двадцаткой — столько стоило доехать до города, — но никто не останавливался. То ли взбудораженный автостопщик пугал водителей, то ли они просто ленились.
К счастью, возле магазина обнаружился тёмно-синий минивэн. Алекс уселся на заднем сидение.
— До города сколько?
— Пятьдесят, — сказал водитель, не оборачиваясь.
Вот жлоб поганый, подумал он, но промолчал. Всё равно выбора нет.
— Мне в Стрелецкую, — добавил Алекс.
— Тогда сто.
— Совсем оборзели! — Алекс хлопнул дверью.
Задыхаясь от злости, он голосовал на перекрёстке. Мироздание как будто старалось его удержать. Даже этот жлоб-карпала… Наверняка ведь с другими так не борзеет. Или всё-таки не против него этот заговор — против Оли?
Словно подтверждая его мысли, остановилась белая «копейка». Старик в клетчатой кепке переложил назад чемоданчик с инструментами и открыл дверцу. Прежде, чем сесть, Алекс поинтересовался:
— За двадцатку в Стрелецкую…
— Садись скорее.
Переводя дыхание, Алекс плюхнулся на сидение и протянул деньги. Старик бросил двадцатку в бардачок и надавил педаль газа.
Всё-таки справедливость — миф. Её придумали проигравшие, сильным мира сего она ни к чему. Есть те, кто верит, что господь воздаст всем по заслугам. Бред! Живёт на земле тварь, которая только мычит, двух слов связать не может, гадит вокруг себя, иногда — спаривается с себе подобными. Например, те уроды в Строгановке. Но — возлюби ближнего, не тронь его! Эта тварь нужна. А то, что возведено в идеал, то, о чём слагаются песни и книги, оказывается, абсолютное зло! Человек, который способен отдать жизнь ради другого — и не человек вовсе. Хорошо, что удалось предупредить Ленку. Только бы она успела прочесть сообщение! Быть с ней заодно не хочется, но ещё меньше хочется помогать тем, кто защищает тварей от справедливости.
— Молодой человек! — нарушил молчание водитель. — Я приторможу здесь, вам останутся две остановки троллейбусом…
— Огромное спасибо! Вы меня спасли!
Алекс захлопнул дверцу и запрыгнул в троллейбус.
Сошёл он возле центрального универмага и, расталкивая медлительных прохожих, помчался по знакомым улицам. Только сейчас он понял, почему Оля так себя вела. И то, что она поехала именно к палачам, тоже не вызывало сомнений. Иногда бездействие невыносимо, даже если знаешь, что ты ничем не поможешь. Но если в такой момент побежишь, потом всю жизнь будешь спасаться от невидимого врага — совести.
Остановился он возле клуба с титанами, отдышался и по памяти набрал маму.
— Алло, — проговорил её выцветший голос.
— Мама, — прохрипел он, облизал пересохшие губы, — не волнуйся, всё уладилось, я скоро приеду.
— Алёша! Лёшенька, ты?
— Всё хорошо, не переживай. Я перезвоню вечером.
— Лёша!..
Он отключил телефон и зашагал к дому, где жил Олин возлюбленный.
— Хрена вам! — крикнула Оленька и бросила трубку.
Правильно, девочка, нечего тебе здесь делать. Уезжай как можно дальше. Я перевёл взгляд на Мерилин: восковое лицо, немигающие глаза. Труп. Ходячий труп.
— Ничего, — проговорила Мерилин. — Я знаю, где её искать.
— И что ты сделаешь? Пиф-паф? — я презрительно скривился, но моё поведение на них не влияло.
— Активирую программу, — холодно ответила она и направилась к двери.
Напарник, вперившийся в монитор, даже не проводил её взглядом.
Револьвер этот стервятник положил к себе в карман, теперь до него не добраться. А так хотелось бы! Первый раз в жизни я убил бы с наслаждением. И до ружья в шкафу тоже не дотянуться. Чёртова беспомощность. Они уверяют, что, как только Оленька найдётся, ноги снова будут слушаться. Только бы ей не взбрело в голову сюда приходить! И себя погубит, и… нет, не меня. Со мной всё ясно, это вопрос времени, и только. Червяк, надетый на крючок, умрёт вне зависимости от того, клюнет на него рыба или нет.
Если бы повернуть время вспять… Я сделал бы так же. Человечеству необходима чистка. Такие, как я, уже не справляются, поэтому пришли они. Мальчик, которого занесло вчера не пойми каким ветром, тоже из новых, но его почему-то не тронули. Окажись такой рядом, работать было бы невозможно. Немудрено, что в его городе образовался очаг, он скрыл всех переродков. Когда такое было, чтобы переродки сознательно сбивались в стаи? Одни палачи ничего не видят. Вернее, видят, но мальчишка для них нормален, потому что рядом с ним комфортно.
— Скажи-ка, Дмиртий, — нарушил молчание я. — Каковы критерии нормальности?
— Это чувствуется. Когда рядом опасность, рвётся пространство, — ответил стервятник. — Похожее ощущение, если поблизости чужак.
— А тебе не кажется, что это субъективно? Вы устарели. Вирусы мутируют, организм эволюционирует, и новые защитные механизмы…
— Это ересь, попытка оправдаться. Если бы ты ощутил то же, что и мы, ты бы понял. Огонь прекрасен, на него можно смотреть часами, но разводить костёр в квартире это безумие. Твоя Оля — это огонь в квартире.
Может, он и прав. Но у каждого своя правда, даже у червяка, нанизанного на крючок.
— Что с ней будет, если…
— Я бы сказал не «если», а «когда», — поправил стервятник и заёрзал на стуле. — Она заснёт и не проснётся, не будет ничего страшного. Мы скажем ей, что ошиблись, и уйдём, она даже знать не будет.
