Ознакомительная версия.
Врач сразу бровями зашевелил, придвинулся. Оттянул одно веко, потом другое. Крякнул. От бородатого несло водярой, вчерашнего распива. Этот запах Серому был хорошо знаком.
— Стук, говоришь? С эхом или нет? Хм. Не нравится мне это. Энцефалограмму мы тебе сделали, вроде бы проблем нет. Но с психикой шутки плохи. Такая авария это, брат, не комар чихнул. Провериться надо. Кости-мышцы у тебя целы, внутренние органы тоже, ушиба головы нет, так что мариновать тебя здесь незачем. После обеда перевезем тебя в Бузыкино, в психоневрологическую больницу. Там с тобой поработают специалисты, обследуют. Мало ли что.
И давай в тетрадке строчить, только ручка заскрипела.
Серого аж в холодный пот кинуло. Слыхал он про бузыкинскую психбольницу. Рожнов там в ЛТП две недели отмокал. Говорит, хуже, чем зона строгого режима. Санитары резиновыми палками по почкам лупят, кормят помоями, а чуть пикнешь — могут засадить хоть на десять лет, без суда, без помиловки. А пацаны рассказывали, что в Бузыкине над психами опыты ставят. Типа вколют нормальному человеку, ну, может, немножко нервному, какую-нибудь хренотень или таблетками потравят, и он становится на всю жизнь идиотом. Да Серый и сам, еще когда маленький был, лазил в дурдом через забор — на психов поглядеть, похохотать. Ходят там доходяги в драных халатах, кто руками машет, кто плачет, кто волосы себе ерошит. А раньше, наверно, были люди как люди.
— Может, тебе курс укольчиков пропишут. Или таблеточек поглотаешь. Слуховые галлюцинации — это, Сережа, серьезно, — строго сказал бородатый, закрывая тетрадку с приговором.
Как услышал Серый про укольчики-таблеточки, сердце от ужаса чуть из груди не выпрыгнуло.
И стук в башке перешел со спокойного «то-так то-так, то-так то-так» на пулеметно-быстрое «токо-так, токо-так, токо-так».
— Не поеду в Бузыкино! — выкрикнул он. — Не имеете права!
Врач очень медленно поднял голову.
— Чтооо тыыы скаазааал? — протянул он чудным голосом — лениво-прелениво, врастяжечку.
— Нормальный я! И ничего у меня в башке не стучит!
(Это Серый наврал, костольеты молотили вовсю, будто целый табун лошадей отстукивал по мостовой коваными копытами).
— Э-э-э-э-э, брааат, даа у-у теебяаа ещёоо и реечь нарууушенааа, — пропел бородатый и плавно, будто в такт тягучей песне, покачал головой. — Ниичевооо нее поняатноо. А-а что-то это тыы такоой блеедны-ый? Нуу-кааа дай-кааа пуульс.
Торопиться ему, паразиту, похоже, было некуда. Он очень медленно взял Серого за руку и потом ужасно долго пялился на циферблат часов.
Серый не выдержал, тоже на часы посмотрел. Удивился. Врач был мало того что вялый, но еще и тупой. Никак не мог врубиться, что часы у него сломаны. Секундная стрелка ни хрена не двигалась. То есть двигалась, но еле-еле, от одного перескока до другого можно было до десяти досчитать.
Посмотрел Серый на урода, от которого сейчас зависела его судьба, и увидел, что у бородатого ползут вверх брови, поднимаясь всё выше и выше.
— Скоолькооо?! Теень-теерее-теень, — протянул он. — Чтоо заа… — И не договорил, стал подниматься со стула, неспешно так. — Нуу-каа, откииньсяаа, леежиии ии нее шеевелиись. Яаа сейчаас! Тыы толь-коо деержиись, нее отруубайсяа!
И побежал к двери, но тоже как-то по-уродски. Поднимет ногу, подержит на весу, опустит. Вроде спешит человек, а сам еле ноги переставляет. Вот кого по-хорошему в дурдом бы отправить.
Короче, свалил бородатый. Наверно, чтоб Серого поскорей в психушку отправить.
Тут лоховаться было нельзя. Как только дверь за доктором закрылась, Серый вскочил с кровати и рванул к окну.
Ништяк, первый этаж.
Дернул раму. Она, видно, совсем старая была, ветхая — слетела с петель. И стекло посыпалось. Ну и хрен с ним!
Был Серый в трусах и больничной рубашке. По улице особо не пройдешься. А что делать?
Надел он казенные клеенчатые шлепанцы, чтоб об осколки не обрезаться. Подоконник накрыл одеялом.
Прыг-скок, и оказался снаружи. Вроде никто не видел.
Через больничный двор еле-еле полз грузовик.
Серый, согнувшись, припустил вдоль длинного корпуса.
Потом — рывок через газон к забору. Подпрыгнул — удачно так, с первой попытки за кромку ухватил. Легко перемахнул на ту сторону, спрыгнул на тротуар и только тогда перевел дух, съехал с нерва.
Хрен вам, а не Бузыкино.
И костольеты тоже успокоились, отстукивали уже не «токо-так», а прежнее неторопливое «то-так, то-так».
Уф!
Теперь надо было прикинуть, куда податься.
Домой бы. Одеться по-нормальному и ноги уносить, пока из больницы не приехали в психушку отправлять.
Но дома отчим.
Как быть?
Здесь Серый вспомнил, что в автобусе, перед самой аварией, пришла ему в голову идея: попросить Мюллера, чтоб пуганул Рожнова, навалял гаду по хлебальнику.
Время было подходящее, третий час. Пацаны наверняка уже подтягиваются к котельной, где у «зондеркоманды» стыкалово или, как велит называть Мюллер, штаб.
От больницы до котельной недалёко. Можно и в трусах дошлепать.
Сначала показалось, что повезло. В штабе он застал Бухана с Вовчиком, а скоро подвалил и сам Мюллер. И нормально так встретили: ахали, по плечу хлопали, говорили, что теперь Серый, мать его, сто лет проживет и всё такое. Но когда, отозвав группенфюрера в сторонку, он заговорил о главном, получился облом.
— Ты чё, с дуба упал? — удивился Мюллер. — Какой мне навар с твоим отчимом разбираться? Я тебе чё, фигаро-здесь, фигаро-там? Ты команду в свои семейные базары не мешай. Это твоя заморочка, не моя.
Под перестук насмерть засевших в голове костольет («то-так, то-так») Серый тоскливо смотрел на железный крест, выглядывавший из-под мюллеровской кожанки. Группенфюрер хвастал, что крест настоящий, якобы с фрицевского скелета, найденного в лесу, на болоте. Но скорей всего брехня. У него тетка двоюродная на «Мосфильме» работает. Сперла, поди, со склада, где у них костюмы и цацки всякие.
— Куда же мне? — тихо сказал Серый. — Дома Рожнов который день квасит. Больница ментов пришлет, в дурдом везти. А у меня, сам гляди, ни шмоток, ни бабок. Вообще пустой. Ни копья.
— Ладно, пятерку одолжу, пока перекантуешься, — расщедрился группенфюрер.
А пацаны кое-как приодели. Вовчик сбегал, принес кеды старые и рубашку, Бухан притаранил из гаража отцовский комбинезон, весь черный от масла.
Оделся Серый, снова к Мюллеру подошел. Не хотелось упрашивать, а надо. Опустил голову, попробовал сызнова:
— Слышь, ну хоть пугануть бы его, гада, а? Сказал бы ему типа «еще раз Серого тронешь, на ножи поставим», а? Он труханет, точно. Обдрожится весь.
Ознакомительная версия.
