Ознакомительная версия.
В Первой градской, куда мамхен перетащила-таки сынулю из райбольницы, диагноз подтвердили: физических травм нет, а про удивительную психическую аномалию Роб помалкивал. Был приглашен знаменитый неврологический профессор Кацнельсон, но Дарновский изо всех сил изображал естественность и в глаза светилу старался не засматриваться — боялся, чтоб выдаст себя, если снова увидит зеленые искорки. Кацнельсон тем не менее что-то такое унюхал. Может, именно из-за того, что десятиклассник упорно отводил взгляд.
Приговор светила был таков:
— Сильное потрясение, но это неудивительно. Последствия столь серьезной психической травмы непредсказуемы. Существует так называемый SS, Survivor Syndrome, очень сложное и недостаточно изученное наукой явление. Ясно одно: как всякому, кто выжил в катастрофе, вам предстоит заново выстраивать отношения с жизнью. Вы как бы родились во второй раз, вернулись в состояние новорожденного младенца. Вам предстоит снова учиться всему: ходить по улицам, ездить в транспорте, налаживать отношения с окружающим миром. Не суетитесь, не подгоняйте себя. Процесс это медленный, чреватый всякого рода рисками и неожиданными открытиями.
И Роб воспользовался советом профессора, даже не подозревавшего, до какой степени он попал в точку.
Новорожденным младенцем десятиклассник Дарновский себя не чувствовал. Тут скорее было уместно другое сравнение: вроде как жил человек до семнадцати лет слепым и вдруг прозрел, научился видеть — ну, пускай, не весь окружающий мир, а окружающих людей. И они оказались вовсе не такими, как этот человек воображал себе на основании данных слуха-нюха, осязания и чего там еще, ах да, вкуса.
Люди были одновременно и проще, и сложнее, чем Роб думал. А главное страшнее.
Взять того же Кацнельсона. Один разок заглянуть ему в глаза все же пришлось — когда тот светил в зрачки фонариком. Ну, разумеется, вспыхнули искры. И раздался настоящий голос профессора, дряхлый-предряхлый, как у столетнего старика. «Выжил, — тоскливо сказал спрятанный в психоневрологе старикашка. — Зачем выжил? Заурядный, некрасивый, прыщи, лживые глазки. А Мишенька… Лучше бы этот лежал с раздавленным лицом… Стоп. Стоп. Стоп. Спокойно».
На «заурядного» и «некрасивого» Роб страшно оскорбился, но потом, уже после консультации, узнал от заведующего отделением (того самого, брата Зинпрокофьевны), что у светила в прошлом году сын разбился на мотоцикле — его переехала автофура.
Кацнельсону этому теперь, наверно, на всех молодых парней смотреть тошно, успокоил себя Дарновский.
А когда ехали из больницы домой, вышло еще хуже. Ненарочно, само получилось, заглянул мамхену в глаза и подслушал такой текстик — чуть не рухнул: «Слава богу, всё хорошо, всё хорошо, домой, винегрет, рассольничек, котлетки его любимые, потом в кровать, доктор про крепкий сон, и можно к Рафику, можно, теперь можно, ах ты, ах ты, трусики поменять, лифчик черный, с кружавчиками…»
Роб пришел в ужас. Рафик — это наверняка Рафаил Сигизмундович, мамин однокурсник, плешивый, с пузечком, весь воротник в перхоти. Что-то он в последнее время в гости зачастил, но Робу, конечно, и в голову не приходило. У мамхена любовник?! Лифчик с кружавчиками? Это в сорок четыре года?!
Мамхен додумывала что-то такое вовсе порнографическое, но Роб зажмурился, затряс головой.
— Что? Что? Голова болит? — переполошилась мамхен. — Я хотела вечером в библиотеку заскочить, в каталоге поработать, но если тебе нехорошо…
— Нет, мне жутко хорошо. Лучше не бывает. После катастрофы-то, — мстительно сказал он.
В общем, с самого начала стало ясно, что жизнь с Подарком Судьбы (так Роб окрестил свою новообретенную способность) это не только розы. Штуковина занятная, но в то же время и опасная. Можно такого наслушаться, что не зарадуешься.
Об этом он и думал в первый послебольничный день — как жить дальше.
С музыкой, которая теперь звучала в нем неумолчно, прямо rock around the clock[2], Дарновский свыкся довольно быстро. Она была с ним все время, даже во сне. То мелодичная, то по-авангардистски нервная, то вовсе как ногтем по стеклу. Через пару дней он ее уже почти не замечал. Ну, лабает себе и лабает, непосредственного отношения к действительности этот акустический феномен не имел. Такой концерт без заявок радиослушателей. Единственное — Роб начисто перестал гонять маг, а до аварии только и делал, что кассеты менял. Диско не признавал, только хард-рок или, под настроение, Элвиса. Однако на внутреннюю музыку механическая никак не ложилась, получалась фигня. Если нон-стоп, начавшийся в башке 10 мая, не прекратится, маг и кассеты можно продавать, больше не понадобятся.
Но музыка — хрен с ней. Куда больше Роба занимал Подарок. Инструмент это был многообещающий, но в обращении явно непростой, требующий навыка. К тому же не снабженный инструкцией по эксплуатации.
Именно этим — освоением своих новых способностей — Дарновский и решил заняться, благо времени было достаточно, брат Зинпрокофьевны дал жертве катастрофы освобождение от занятий до самого конца учебного года.
В школе про аварию, конечно, узнали. Звонила и классная руководительница, и староста, и даже Регинка, но Роб велел мамхену к телефону его не подзывать. Ну их всех в болото, тут, как говорит принц Гамлет, имелся магнит попритягательней.
Итак, механизм Дара (это слово звучало, пожалуй, лучше, чем Подарок) в сущности прост, размышлял десятиклассник. Достаточно встретиться с кем-то взглядом, а потом слышишь его мысли и внутренний голос, который может дать ключ к пониманию самой сути этого человека.
Теоретическая часть, таким образом, была более-менее ясна. Теперь требовалось проверить ее на практике. Укрепить экспериментальную базу.
С опытами на живом мамхене Роб завязал, себе дороже. Лучше потренироваться на посторонних.
И вот день полевых испытаний настал.
Утром, едва Лидочка Львовна ушла на работу, обладатель Дара, отчаянно волнуясь, предпринял первую вылазку, пока недальнюю — в собственный подъезд, к почтовым ящикам. Стоял, кряхтел, лязгал замочком, вроде как ключ застрял.
Первые двое жильцов забрали почту, не повернувшись к школьнику и, стало быть, не подставив ему взгляда. Потом спустилась толстая тетка с пятого что ли этажа, и Роб нарочно громко с ней поздоровался. Она обернулась всего на каких-нибудь полсекунды — оказалось, что для прочтения (вернее прослушивания) мыслей хватает и этого. Подслушанная мысль, правда, была не шибко содержательная: «С восьмого что ли. Или с седьмого. Сын этой, библиотекарши. Сахар, сахар. И творог, если есть».
Ознакомительная версия.
