Я опустил голову.
– Это из-за нее ты, как смерч, носился по пустыне?
– Да.
– Зачем?
Я взглянул на него.
– Затем, что она куда-то исчезла. Не знаю куда и почему. Мне хотелось найти ее до отлета.
Эмори повторил свое «м-да».
Он откинулся на спинку кресла, сунул руку в ящик стола и вытащил оттуда какую-то вещицу, завернутую в полотенце. Развернул. Передо мной возник женский портрет, окантованный в рамку.
– Моя жена, – произнес Эмори.
На редкость привлекательное лицо и странные миндалевидные глаза.
– Ты ведь знаешь, я моряк, – начал он. – Когда-то был младшим офицером. Тогда я и встретил ее в Японии. Там, где я родился, считалось немыслимым жениться на женщине другой расы, поэтому мы никогда не были в официальном браке. Но она все равно была моей женой. Я был на другом конце света, когда она умерла. Наших детей забрали, и с тех пор я их никогда не видел. Даже не смог узнать, в какой приют они попали. Все это было давно, и лишь несколько человек знают об этом.
– Сочувствую вам, – сказал я.
– Не стоит. Забудь об этом. Но, – он запустил пятерню в волосы и посмотрел на меня, – если ты хочешь взять ее с собой – так и сделай. Мне снимут голову, но я уже слишком стар, чтобы и дальше таскаться по экспедициям. Желаю тебе удачи, сынок.
Он допил свой остывший кофе. Отодвинул стул. И сказал:
– Можешь взять джипстер.
Дважды я пытался произнести «спасибо», но не смог. Просто встал и пошел прочь.
– Сэйонара[3] и все такое, – прошептал он у меня за спиной.
– Она здесь, Гэллинджер! – донесся до меня чей-то крик.
Я оглянулся.
– Кейн!
Я не разглядел его в темноте, но кто еще может так сопеть?
Пришлось подождать, пока он приблизится.
– Ты о чем?
– О розе. О твоей розе.
У него в руках был прозрачный пластиковый контейнер, разделенный перегородкой надвое. В нижней половине плескалась жидкость и в ней плавал стебель. А в верхней, как бокал кларета в кромешной тьме, сияла великолепная, только что распустившаяся роза.
– Спасибо, – поблагодарил я, бережно пряча контейнер под куртку.
– Возвращаешься в Тиреллиан?
– Да.
– Я видел, как ты приехал, и понес тебе розу. Только мы разминулись у каюты капитана. Эмори был занят. Он сказал, что тебя можно найти в горах.
– Еще раз спасибо.
– Ее стебель в специальном растворе, так что цветок не увянет несколько недель.
Я кивнул на прощание и поехал.
В горы – дальше и дальше. Небо надо мной было словно ковш льда с вмерзшими в него неподвижными лунами. Подъем стал круче, и мой маленький ослик заупрямился. Пришлось подстегнуть его, добавив газу. Я поднялся еще выше и, узнав зеленую немигающую звезду, почувствовал в горле горький ком. Роза в контейнере стучалась в мою грудь, как второе сердце. Ослик закричал громко и жалобно, потом стал кашлять – я подхлестнул его снова, и он умер.
Я поставил джипстер на тормоз и выбрался из машины. Дальше придется идти пешком.
Холодно, так холодно. Здесь, наверху. Ночью? Почему? Почему она это сделала? Зачем бежать от костра в наступившей ночи?
Я поднимался, спускался вниз, обходя и перепрыгивая трещины и ущелья с недоступной для Земли легкостью.
Мне осталось всего два дня. Любимая, за что ты решила меня оставить?
Я полз под каменными карнизами. Преодолевал гребни. Я царапал колени и локти, от моей куртки остались лохмотья.
Ты не отвечаешь мне, Малан? Неужели ты и в самом деле так ненавидишь твой народ? И я воззвал к другим богам. Вишну, ты – хранитель, защити ее! Дай отыскать.
Иегова?
Адонис? Осирис? Таммуз? Маниту? Легба?
Кто из вас ответит мне – где она?..
Мои мольбы достигли высот небесных, но надежда оставалась тщетной.
Посыпались камни, я повис на краю выступа. Мои пальцы так окоченели, и так трудно было не сорваться с почти отвесной стены…
Я посмотрел вниз – футов двенадцать. Я разжал пальцы, упал и покатился по склону.
В это мгновение я услышал ее крик.
Я лежал на спине и смотрел в небо. Она звала меня откуда-то из высоты:
– Гэллинджер!
Я оставался неподвижным.
– Гэллинджер!
И я почувствовал ее приближение.
Под ее шагами похрустывали и осыпались камешки на тропе справа от меня.
Я вскочил и спрятался за валун. Она миновала обрыв и шла наугад по камням.
– Гэллинджер?
Тогда я подошел к ней, обнял за плечи и произнес ее имя.
Она слегка вскрикнула, затем прижалась ко мне и заплакала. Я первый раз увидел ее слезы.
– Почему? – спросил я. – Скажи, почему?
Но она все ближе прижималась ко мне и тихо всхлипывала.
Наконец:
– Я думала, ты разбился.
– Могло быть и так, – согласился я, – но зачем ты покинула Тиреллиан? И меня?
– Разве М'Квайе не сказала тебе? И ты не догадался?
– О чем я должен догадываться? Матриарх сказала, что не знает.
– М'Квайе солгала. Она знает.
– Но что? Что именно она знает?
Бракса стояла, опустив голову и не произнося ни слова. Я вдруг заметил, что на ней лишь тонкое платье для ритуального танца. Отстранил ее от себя и накинул ей на плечи свою многострадальную куртку.
– Великий Малан! Ты же замерзнешь!
– Нет, – голос ее был спокоен, – не волнуйся за меня.
Я вытащил контейнер с розой.
– Что это?
И я ответил ей:
– Роза. К сожалению, в темноте ты не сможешь ее оценить. Помнишь, однажды я сравнил тебя с ней?
– Д-да. Можно ее взять?
– Конечно, но все-таки объясни.
– Ты действительно не знаешь? – спросила она.
– Нет!
– Когда пришли Дожди, они несли проклятие только нашим мужчинам, и этого оказалось достаточно. Но мне они не причинили вреда. Никакого.
– О… – только и произнес я. – О-о-о…
Мы молчали, а я пытался осмыслить услышанное.
– Тем более, почему ты убежала? Что плохого в этом для марсиан? Тамур ошибся. И твой народ возродится вновь.
Она засмеялась – смех ее был похож на безумное каприччио Паганини. Я прервал ее, прежде чем этот смех перешел в истерику.
– Ты говоришь – возродится? Но как? – спросила она, потирая щеку.
– Люди Марса живут долго. Если наш ребенок родится здоровым, это значит, что наши расы могут любить друг друга. Я уверен, что кроме тебя у твоего народа должны быть еще нормальные женщины.
– Ты читал Книгу Локара, – сказала она, – зачем спрашивать об этом и меня? Смерть наша предрешена, и последователи Локара знают свою судьбу уже давно. И уже давно они решили: «Мы создали все, что сумели, мы увидели все, что смогли, мы услышали и испытали все, что можно слушать и чувствовать. Танец был прекрасен. Теперь он завершился».
– Ты не можешь верить в это!
– Во что я верю – не имеет значния, – прошептала она. – Смерть наша предрешена Матриархом и Матерями. Их высокие имена кажутся насмешкой сейчас, но их решение будет принято всеми как должное. Остается единственное пророчество, но и оно лживо. Мы умрем.
