— Ты все шутишь?
— Нет, серьезно. Объявили выговор и все.
— И зачем тебе это нужно? Зачем ты опять взялся ее дразнить?
— Ну, не буду больше, — отмахнулся я устало. Все это порядком мне надоело.
— Проводишь меня? — спросила Лена.
— Конечно.
По дороге Лена принялась меня вразумлять, повторяя почти слово в слово то, что я сейчас выслушал на педсовете: мол, мне нужно будет «поступать», а они могут дать плохую характеристику, или вообще вышибут из школы со справкой, вместо аттестата.
Ее рассудительность мне не понравилась, и я бросил раздраженно:
— Я что, не могу иметь своего мнения? Ты тоже так считаешь?
— Нет, можешь, конечно. Ты правильно сказал… Я тоже думаю — жестоко убивать невинных людей, тем более детей…но, нельзя же так.
Мне стало смешно и грустно одновременно. Везде здесь одно и то же — одно мнение для «кухни», другое для собраний.
— Ты права, — сказал я со злой иронией, — так еще долго будет нельзя.
Мы подошли к ее дому. Я, было, собрался прощаться, но Лена вдруг спросила:
— Ты проголодался? Хочешь, я тебя покормлю?
Я замялся.
— А твои домашние будут рады моему визиту?
— Дома никого нет, — без тени смущения ответила Лена.
Профессорская квартира на меня особого впечатления не произвела — я видал хаты и «покруче». Здесь все было, как и подобает в интеллигентном жилище — добротное и удобное, без напыщенности: в прихожей обои под кирпич, на стене пара гравюр — если не подлинники, то очень хорошие копии, под ними старинный прибор в медной оправе, барометр, кажется. Везде много книг, разумеется и в Лениной комнате тоже.
Лена проводила меня сначала в ванную — помыть руки, затем в гостиную. Пока она собирала на стол, я рассматривал тома, стоящие в большом книжном шкафу. Неплохая подборка: Брокгауз-Эфрон, дореволюционное издание, «Жизнь животных» Брема, разная классика. Профессор знал в книгах толк.
Через несколько минут Лена усадила меня за стол. Я удивился, как ловко у нее все получается — роль заботливой хозяйки была ей явно по душе.
— Ешь, — сказала Лена, усаживаясь напротив меня.
Она уже успела переодеться в цветастый халатик, в котором выглядела трогательно простой и домашней. Я действительно чертовски проголодался, поэтому не заставил долго себя упрашивать. Мне пришло на ум, что, глядя, как я ем, Лена мысленно представляет себе картину: усталый муж пришел с работы, а она — любящая жена, кормит его ужином. Повезет тому, кто станет ее мужем!
Закончив с едой, мы прошли в комнату Лены — уютное гнездышко с массой разных милых безделушек. Диван, застеленный ярким пледом, торшер, книжные полки, письменный стол и еще небольшой столик с магнитофоном, составляли убранство комнаты. Платье, которое Лена сняла, придя со школы, небрежно свешивалось со спинки стула — должно быть хозяйка не убрала его второпях. Вид этого предмета вызвал легкое стеснение у меня в груди. Сама Лена выглядела удивительно спокойной, не замечая, а может быть, просто игнорируя, двусмысленность ситуации.
— А где твои, на работе? — спросил я, обнимая ее за талию.
— Мамы нет, она в командировке, а у папы сегодня лекции во вторую смену, — обвивая руками мою шею, ответила Лена.
Затем произошло то, что должно было произойти. Все получилось просто и естественно.
В этот раз переход из прошлого не был столь мучительным, как прежде, а быть может мой организм уже настолько ослабел, что перестал остро реагировать на стрессовые ситуации.
Вначале была полная апатия, постепенно сменившаяся досадой по поводу возвращения в этот мир, где для меня не было уже ничего привлекательного, мир боли и отчаянной борьбы с неумолимо надвигающейся смертью. Я чувствовал, что положение мое безнадежно и конец — это лишь вопрос времени, которого, увы, осталось немного. Будущего для меня больше не было, осталось только прошлое, за которое я цеплялся, вопреки здравому смыслу.
«Начать все заново». Что имел ввиду, этот странный человек Анатолий Николаевич? Что он не договаривал, скрывал от меня? Его неожиданный интерес к моим видениям не был проявлением праздного любопытства. За ним крылось нечто другое, но что? Ответить на этот вопрос мог только сам доктор. Кто же он такой? С виду обычный, даже заурядный субъект, рядовой врач, каких тысячи… Нет, не походил Анатолий Николаевич на гения, владеющего секретом машины времени. Но, все же, неспроста он спросил: хотел бы я начать все заново; нет, неспроста.
Анализируя сейчас годы, прошедшие со времени окончания школы, я не мог бы сказать, что жизнь не удалась. Обычная, в общем-то, жизнь. В школе я учился, скажем, так, неровно, но в десятом классе взялся за ум и после школы поступил в институт с первого раза. Там я познакомился с Мариной, будущей женой. Мы приурочили свадьбу ко времени окончания учебы, гулял на ней весь наш курс. Года через четыре стало ясно, что брак не удался, но мы промучились друг с другом еще тринадцать лет. Правда, не все так мрачно было в нашей жизни — внешне мы выглядели вполне благополучной семьей.
Самым ярким событием в моей судьбе была встреча с Татьяной и наша сумасшедшая любовь, с тайными свиданиями и муками ревности. Связь длилась долго и вконец истерзала нас обоих. У Тани был муж, который ее обожал, но я знал — она уйдет ко мне, не задумываясь, как только я захочу. Я же тянул, пустив все на самотек. В конце концов, обстоятельства сложились так, что нужно было решать: или-или. Таня с мужем должны были уехать за границу — это означало, что нам предстояло расстаться навсегда, но я не решился, хотя и мог, удержать ее. Я тогда уже почувствовал признаки надвигающейся болезни и не захотел ломать ей жизнь.
Судьба не прощает нам нерешительности — упустив однажды, потом не поймаешь. Мы всегда думаем, что лучшее впереди, что никогда не поздно завершить начатое, переделать неудавшееся, найти утерянное, забывая о вечном — «мементум море». Только оказавшись у последней черты, я осознал, что не вернуть, не исправить ничего уже нельзя. И, вдруг, судьба подарила мне шанс попытаться все начать с начала, позволив соприкоснуться с тайной, разгадку которой знал, вероятно, только Анатолий Николаевич.
Я ждал его прихода, но ни в этот, ни на следующий день он не появился, а на третьи сутки я случайно узнал, из разговора медсестер, что Анатолий Николаевич Заболотный скоропостижно скончался от сердечного приступа.
В комнате было душно и тесновато, но весело. Под потолком горела большая, на пять ламп люстра, посреди комнаты стол, уставленный тарелками с закуской. Мы праздновали день рождения Лены Войтович — ей исполнилось семнадцать. Собрались девять человек гостей, плюс сама именинница и ее родители: папа-профессор и мама, тоже научный работник. Приглашены были все свои, одноклассники, только двух девушек, Лениных подруг, я видел впервые. Одна из них, тоже Лена, была какая-то скучная с виду и невзрачная, зато другая, Вика — очень даже ничего. Паша Скворцов сразу положил на нее глаз. За столом он оказался рядом с Викой, и теперь что-то нашептывал ей на ухо. Света Попова тоже присутствовала и выглядела, как всегда, великолепно. За ней ухаживал Эдик Горецкий, самоуверенный и язвительный больше обычного. Пришел и мой старый приятель Сека. Чтобы как-то загладить перед ним вину, — ведь ас, посидели за столом минут сорок и удалились смотреть телевизор. Сразу же исчезла, бывшая вначале, некоторая скованность. Из спиртного «предки» выставили только шампанское, но мы предусмотрительно запасись портвейном, и теперь втихаря попивали любимый напиток. Принесли магнитофон — огромный и тяжелый, словно чемодан, набитый кирпичами. Заиграла музыка, но танцевали вяло — еще не тот градус. Решив внести свою лепту в общее веселье, я предложил спеть чего-нибудь хором и поинтересовался, нет ли у хозяйки гитары.
