Впрочем, подчас у меня возникало подозрение, что люди, на которых и с которыми я работаю, соображают в том, что я делаю, ещё меньше, чем я сам, и все их требования ко мне продиктованы вовсе не соображениями необходимости, а просто презрением ко мне и к моей жизни. И с чего это я взял, что я крупная шишка? Никто, кажется, не торопился воспринимать меня всерьёз. В этой игре я был меньше чем пешкой, какой-то совсем уж мелкой фигурой, зачастую даже безымянной, когда под тем, что я написал, стояло чужое имя.
Может быть, это было в порядке вещей, так все и начинают, но для меня-то это было внове, и мне это не нравилось. А Леди даже ни разу не посочувствовала мне. Все мои жалобы она выслушивала с поразительным равнодушием.
- Ведь ты и прежде, бывало, много работал.
- Да,- сказал я.- Но прежде меня вело вдохновение, а откуда ему взяться теперь? И потом, я вовсе не много работаю, я мог бы делать намного больше, если бы не вся эта бестолковщина.
- Просто сейчас время такое - пора отпусков. Но это и лучше - меньше конкуренция.
- Я ничего не понимаю. Может быть, во всём этом есть какой-то смысл, но объясни мне, потому что я ничего не понимаю.
- Тут нечего объяснять. Ты просто увеличиваешь количество себя. Помнишь, ты говорил, что не умеешь этого? Так вот, теперь ты этому учишься.
- По-моему, наоборот, я всё больше мельчаю. Я мог бы сделать действительно серьёзное дело, вместо того чтобы распыляться, занимаясь какой-то ерундой. И для этого нам вовсе не обязательно было бы торчать в городе.
- Меру своей необходимости определяешь не ты, пока у тебя нет такой возможности.
- Да кому нужна вся эта мертвячина! Они же погрязли в условностях! Я за день могу сделать больше, чем за год этой мелочной суеты. Это же мартышкин труд.
- И остаться непризнанным гением, да?
- Да хоть бы и так, но гением!
- Значит, ты хочешь отступить?
- Да нет же, но мне не нужна эта пирамида, она ниже меня ростом! Да и не пирамида это вовсе, а лабиринт, где нужно идти впотьмах и согнувшись в три погибели. А идти, мало того что некуда, да ещё и невозможно - ноги вязнут, как будто идёшь по колено в болотной трясине.
Мне плакать хотелось от обиды. Ну почему я должен так бездарно растрачивать свою жизнь!
И не такие уж большие мне платили деньги.
И почему всю, даже самую грязную, работу я должен делать сам, как будто этим больше некому заняться.
Всё так хорошо начиналось... Кто же сделал так, что всё изменилось?
Неужели Леди?
У меня были на этот счёт кое-какие подозрения, но я не смел признаться себе в них. Пока однажды она не сказала об этом сама.
Когда-нибудь это всё равно должно было произойти, не мог же я вечно оставаться неведении.
Я не явился на какую-то важную встречу, то есть, я пришёл и, прождав впустую сорок с чем-то минут, ушёл. А должен был ждать.
- Ну и ладно,- сказал я.- Оно и к лучшему.
И тогда она сказала: "Да ты хоть понимаешь, чего мне стоило устроить это!"
- Ты что думаешь, ты такой незаменимый?
- Нет,- сказал я.- В этом-то всё и дело.
- А чего ты хотел? Кто ты такой, сам по себе!
- Я?..
- Да, ты!
- Не знаю. Я думал, я чего-то стою.
- Ты не хочешь быть ничем, а нужно уметь это делать, понимаешь?
- Нет.
- Потому что, когда ты ничто, ты можешь стать всем.
- Это нонсенс,- возразил я.
- Ты должен быть пушинкой, понимаешь? И тогда однажды ты непременно взлетишь очень высоко. Нет ничего проще, чем пушинке подняться выше самых высоких домов. Потому что она очень лёгкая. Потому что она - ничто.
- Поэтично,- согласился я.- Значит, нужен только восходящий поток воздуха.
- Да,- сказала она.
- Это и есть твой план?
- Можешь называть это планом, если хочешь.
- Значит, это и есть твой гениальный план. А как высоко я, по-твоему, могу подняться?
- Очень высоко.
- По этой пирамиде, которая даже не пирамида, а лабиринт?
- Каждая пирамида внутри - лабиринт.
- И пахнет в нём порой мертвячиной.
- Бывает, что и так. Но это жизнь, о которой ты ещё почти ничего не знаешь.
- Но это значит, вечно быть марионеткой. Всегда полагаться на поток.
- Да. Потому что он всегда будет сильнее тебя.
- Мне не нравится твой план. И знаешь, почему?
- Потому что ты не хочешь быть ничем?
- Да.
- Но другого пути нет. Ты и прежде был ничем.
- Я могу создать свою собственную пирамиду!
- Из чего же ты её будешь строить?
- Пока не знаю. Но строить я её хочу не снизу вверх, а наоборот. Сверху вниз.
- Ты хоть понимаешь, что сказал нелепость?
- Может быть, то, что я говорю сейчас - нелепость. Может быть. Но играть в чужие игры - это скучно.
- Да,- неожиданно согласилась она.- Так делают только те, у кого не хватает воображения. Вовсе не обязательно быть пушечным мясом...
- Понятно. В битве двух тигров побеждает обезьяна.
- Но вести свою игру - это не значит вторгаться в игру, которую ведут другие.
- Я всё понял. Ты хочешь сделать из меня серого кардинала.
- Ты ничего ещё не понял.
- Да, я мало что понимаю во всём этом, но ты хочешь сделать из меня серого кардинала.
- Всё, что я делаю - это помогаю тебе.
- Мне это не нужно,- отрезал я.
- Конечно, тебе это не нужно. Но не забывай, что у тебя нет никаких наследственных прав на власть.
- Я мог бы с тобой не согласиться. Но мне не нужна власть. Мне нужна свобода. И мне нужна ты.
- Так что же тебе нужно, я или свобода?
- Ты предлагаешь мне выбирать?
- Смотря что ты называешь свободой,- сказала она.- Ты хочешь свободы? Так будь свободным! Мысли как свободный человек, ты же весь закован в свои латы.
- Всё зависит от того, как посмотреть на вещи, да?
- Не только от этого. Ты говоришь, что работаешь без вдохновения. Так найди его.
- Если бы я знал, где искать...
- Ты видел свою статью?- она взяла в руки газету.- Хочешь, я прочитаю? Тут есть одна мысль, которая мне очень понравилась...
- Только не это!- простонал я.- Мне о ней и думать-то противно, не то что слушать.
Она посмотрела на меня. Я увидел её глаза.
- Я пошутил.
Леди сидела, отвернувшись к открытому настежь окну.
День медленно уходил, оставляя запах обгоревшего неба и остывающих крыш.
- Надеюсь, ты не оставил дачу на произвол судьбы,- сказала она, не поворачиваясь.- Они возвращаются.
- Надо съездить, предупредить Мэгги.
- Кого?- спросила она, а я сказал: "Когда они приезжают?"
Она сказала: "Послезавтра. Утренним самолётом".
Всю дорогу, пока автобус, один за другим, миновал заградительные рубежи перекрёстков, и потом, когда он, облегчённо вздохнув, выбрался на окраины, и стало прохладнее, я думал о том, что должен что-то предпринять.
Леди всегда обо всём знала, но тут она явно что-то не учла. Или не поняла.
