По телефону трудно разговаривать, зато легко врать.
Завтра.
Я положил трубку.
- У меня идея,- вынырнул Мэгги.- Давай распишем им холл под Чюрлёниса.
- Не стоит,- с сомнением сказал я.- Вряд ли они знают, кто такой Чюрлёнис.
- Может, погоняем шары?
Я посмотрел на часы. Пятнадцать минут седьмого.
- Сегодня не выйдет - придётся заняться одним скучным делом.
- И надолго?
- Хорошо бы управиться до утра.
Он вопросительно кивнул на телефон.
- Да. Мне нужно в город. Ненадолго. Ты поживёшь здесь?
Он посмотрел на меня. Усмехнулся.
- Спрашиваешь!
- Не исчезай от меня больше,- прошептала Леди.
Я повернул голову, чтобы поцеловать её, но она не ответила на поцелуй.
- Не исчезай от меня, ладно? Никогда.
Никогда раньше её голос не звучал так. Я подумал: "Всё дело в том, что темно, и я не вижу её лица".
Я сказал: "Да".
Утром она снова была такой, какой я её знал.
Я допивал кофе, когда в дверь позвонили.
Леди вернулась с конвертом в руке.
- Это для тебя,- она положила его на стол.
Я разорвал бумагу.
- Посмотри, сколько денег,- я передал их ей через стол.- Тут ещё приписка...
- Что в ней?
Я прочитал.
- Ничего. Благодарят за помощь... Что-то многовато они мне заплатили.
- Значит, это аванс.
- Аванс?..
- Я знала, что ты сможешь.
Она смотрела куда-то вдаль, мимо меня.
Её пальцы перебирали девственно-жёсткие бумажки.
- Я знала.
Я вложил записку в конверт и отложил его в сторону.
- Не хочется мне лезть в эти игры. Это их игры.
- Но иметь среди них друзей может оказаться очень полезным,- заметила Леди.
...........................................................................
...............................................
"Если можно пользоваться вещью, не владея ей, то насколько это разумнее",сказал я однажды Крис.
...........................................................................
..............................................
Вдруг среди них окажется какой-нибудь Кеннеди.
- Какой именно? Так, кажется, принято отвечать. Придумай с ними что-нибудь.
- Но это твои деньги,- возразила она.
- Я всё равно потрачу их на какую-нибудь ерунду.
- Мы могли бы сходить в хороший ресторан,- сказала она.- Хочешь? Пригласить людей...
- Нет.
Я не люблю ресторанов.
- И правильно,- поддержала она.- Мы лучше накупим всякой всячины, я что-нибудь приготовлю, устроим вечеринку.
- Лучше побудем вдвоём,- предложил я.
- Мы и побудем. Сегодня. И завтра. А послезавтра устроим вечеринку.
- На День Независимости?
- Что?- переспросила она.
Мы набрали полный багажник продуктов.
Потом вместе решали, что приготовить. Помимо её коронных блюд, разумеется.
- Если ты ел что-нибудь вкуснее, я тебе этого не прощу.
Потом мы стали выбирать вина.
Внушительные размеры списка привели меня в трепет почти благоговейный.
- Сколько же всё это будет стоить!
- Это не твоя забота.
Потом гостей.
- Я же всё равно почти никого из них не знаю.
- Вот и прекрасно. Заодно и узнаешь. Но я же не хочу, чтобы оказалось, что кто-то из них действует тебе на нервы. Ведь это твоя вечеринка.
- Почему моя?
- А кто виновник торжества?
- Я полагал, Вашингтон. Разве мы отмечаем не День Независимости?
- Мы празднуем твой первый гонорар. Когда-нибудь этот день назовут историческим.
Она подняла жалюзи.
- Какой закат сегодня! Иди сюда, полюбуйся!
Мы стояли у окна. Я обнимал её за талию.
Она была рядом.
И ближе, она была во мне, её тепло.
Тяжёлые волны совершенного покоя тихо и мягко входили в берега моей души, заполняя её. Вытесняя сутолоку, неразбериху, сумбур, правившие в ней столько лет. И всё было просто.
Действительно просто.
Домашний банкет. Закат, разлинованный проводами, и улицы, и люди улиц, и мясо по-польски. Это было вокруг, окружало заботливым теплом всё то, в чём хотелось раствориться, и то, что было во мне... Теперь.
Моя Леди. И навсегда.
Разве она не сказала, что я должен быть хозяином дома, главой стола?
Хозяин дома, как это звучит. Непривычно и сладко.
Ведь это всё, чего я хотел, а я обманывал себя. Так просто. Зачем я обманывал себя? Зачем, Леди?
- Да. Не забыть ещё купить свечи.
Леди была неотразима.
Я заметил, что со мной разговаривают весьма уважительно, и болтал без умолку, а вокруг проплывали фигуры и обдавали меня волнами благоуханий, дымчатые плоскости дверей впускали и выпускали их, и они исчезали и появлялись, а я всё говорил, лица менялись, они говорили и кивали, или спорили, а вокруг двигались люди, осыпанные конфетти голосов, и матовый свет окутывал их, в колонках мирно плескался океан оркестра - маэстро Лэй, маэстро Фурмье,- и я уже не мог разобрать, где кончается свет, и начинается музыка, подвижные формы, я улыбался, кивал, и где-то был голос Леди и играл смехом.
Она была всюду.
Когда мы подходили к столу, она была подле меня, и когда все начали танцевать, я видел, как она танцует, и когда я вошёл на кухню и, наткнувшись на стол, звякнул стоявшей на нём посудой, она быстро и ловко посыпала зеленью что-то громоздившееся на блюде.
- Помочь тебе?
- Я управлюсь,- она чмокнула меня и тут же отёрла помаду.- Иди к гостям. Я сейчас.
Проходя мимо зеркала, притаившегося в полутьме коридора, я обнаружил у себя в руке длинную, узкую бутылку.
На ней были буквы, красные на золотой фольге. Латинские.
- "Кора",- объявил я, поставив бутылку на скатерть.- Это вечно девственная земля. И происходит великое таинство Рождества, каждый раз вновь, когда возвращается...
- Попробуем, что это такое.
- ... к ней дочь её. Выпьем за Персефону!
- За кого?
Тише, тише. Кто-то говорит тост. Звякнула одинокая вилка. Салфетка, и на ней свернулись лососёвые шкурки. Хлопнула пробка.
Тост утонул на дальнем краю стола.
Ко мне повернулись.
- Как у Пикассо,- засмеялся я. Он тоже засмеялся. А потом мы были уже не за столом и разговаривали.
Он сказал: "Мне говорили о вас".
Он назвал какое-то имя, и я мучительно пытался сообразить, кто бы это мог быть. Он объяснил мне. Я понял. Ах, да.
Я произнёс какую-то фразу, после которой лицо, бывшее передо мной, собралось в вежливое недоумение и приготовилось смеяться.
Я объяснил непонятное слово.
- Стареешь,- шутливо вставила его женщина.
- Может быть, может быть,- вздохнул он.- Где-то иногда и отходишь от жизни, что-то упускаешь.
- Да. Уж я-то знаю, как он работает,- подтвердила она.
Я поднёс её зажигалку. Сквозняк.
- Прогресс разъединяет, это верно,- сказал я.- Но он же и сближает. Было время, когда все люди поголовно были заняты одним и тем же - охотились на мамонтов, собирали коренья и тому подобное. Затем труд стал всё более разделяться, области... его применения всё более обособляться. Но это временное, это всё временное явление. Я вижу, уже теперь, зарождение новой эпохи, как после индустриального общества следует постиндустриальное. Принципиально новый тип единения людей!
