- Я просил отца этого не делать... Только крайнее отчаяние толкнуло его открыть мою тайну. Видите ли, уважаемые, я несколько лет обучался в Стигии и постиг некоторые премудрости некромантии. Нет-нет, - воскликнул он поспешно, заметив страх на лицах братьев, - я вовсе не колдун! Не успел им стать: Митра уберег меня от пагубного пути, вселив раскаяние в мое сердце, и я бежал из страны чародеев. Но одно заклинание мне ведомо, хотя я и дал себе слово, никогда не прибегать к нему ибо магия затягивает так же, как пристрастие к некоторым зельям, хранимым иногда в калебасах...
Бехмет прервал его речь громким покашливанием.
- Стигийцы поклоняются Сету, - сказал он, - а Сет - это зло... Однако магия может служить и благой цели, если использовать ее острожно, равно как и зелья, употребляемые в качестве лекарства...
- И которыми стигийские книжники охотно делятся со своими учениками, а те, в свою очередь, со страждущими, - вставил Дарбар.
- Но, - Бехмет настороженно глянул в сторону жрецов, - даже малые чары могут принести большую беду. Использование стигийских заклинаний не слишком угодно Митре...
- Золотые слова! - горячо поддержал Дарбар. - Если служители Всеблагого не одобрять чародейства, камень спадет с души моей и с радостью в сердце отправимся мы с отцом просить подаяние!
Ахбес снова всхлипнул и пустил слезу.
Братья сошли с крыльца и в сопровождении желтобородого ученика стигийских магов и его заплаканного родителя направились к жрецам. По дороге Аюм негромко высказал брату свои поздравления, так как был уверен, что служители Подателя Жизни ни за что не согласятся ни на какую волшбу, да еще в доме покойного судьи. Таким образом Бехмету удастся и справедливость явить, и деньги будут целы. Бехмет только отмахнулся.
- Слышал ли ты, отец мой, слова этого человека? - спросил он у старшего жреца, носившего длинную бороду и седые букли.
- Я слышал, - отвечал жрец.
- Если бы речь не шла о восстановлении истины, столь необходимой в этом запутанном случае, я бы и слушать не стал ничего о ворожбе. Но эти люди находятся в тяжелом положении. Если они говорят правду, и наш покойный родитель задолжал им деньги, наш долг - помочь несчастным.
Он говорил громко, чтобы слышали все собравшиеся во дворе.
- Что скажешь на это, о просветленный служитель Митры?
- Скажу, что ты прав. Магию можно использовать для благого дела.
Аюм изумленно хрюкнул. Народ зашумел. На лице Бехмета неожиданно отразилась нескрываемая радость.
- Надо ли понимать твои слова как одобрение... э-э... необходимых в таком случае действий?
- Именно, - сказал жрец.
- Что ж, - молвил наследник судьи, обернувшись к народу, - вы слышали, люди? Во имя высшей справедливости Митра дозволяет потревожить вечный сон покойного!
- Истинно так! Слава новому судье! - раздались крики. Самые усердные принялись кидать шапки, выражая полное восхищение самоотверженному решению Бехмета.
Аюм, выпучив глаза, хватал ртом воздух.
- Когда ты сможешь приступить к делу? - спросил старший брат Дарбара.
- Здесь есть одно затруднение, - отвечал желтобородый, - мое заклинание должно быть произнесено в час третьей свечи в месте, где мертвецу предстоит обрести вечный покой. То есть, на шамашане.
Какая-то женщина испуганно вскрикнула. Аюм судорожно тер шею, словно ее душила невидимая веревка.
- В час третьей свечи? - растерянно переспросил Бехмет. - Но отца должны сжечь на закате...
- В крайнем случае дозволяется сжигать на восходе, - сказал жрец.
- Но не станем же мы сидеть в темноте на кладбище, ожидая нужного времени! - запротестовал Бехмет. - Всем известно, что с заходом солнца там появляется разная нечисть, а иногда и воры...
- В этом нет нужды, - сказал Дарбар, - вы можете прийти к началу действия, оставив фонари за воротами, так как на шамашане дозволено разводить лишь огонь, сжигающий покойников. Луна достаточна яркая, чтобы видеть лицо Раббаса, а слушать можно и в полумраке.
Тут Аюм справился наконец с удушьем и зашипел, как рассерженная змея:
- Не думаешь ли ты, аренджунец, что мы оставим нашего отца под твоим присмотром? Я не хочу, чтобы у него к утру исчезли золотые зубы и кольца!
- Ну так пошлите своего человека, - равнодушно пожал плечами желтобородый.
- Никто не согласится, даже под страхом жестокого наказания, - сказал Бехмет, поеживаясь. - Шамашан - место жуткое... Любой сбежит, как только мы уйдем.
- Тогда наймите какого-нибудь храброго парня с тяжелым мечом, из тех, кто любит деньги и не боится призраков. Кстати, я не откажусь от подобного телохранителя: нечисть мне не страшна, но, как видите, при мне нет оружия, и встречаться с кладбищенскими ворами совсем не хочется. А чтобы зубы и кольца почтенного Раббаса были целы, посулите добровольцу сумму, большую, чем их стоимость. Готов внести половину, если мы с отцом получим долг.
Бехмет немного подумал, потом важно кивнул головой.
- В твоих словах есть разумное зерно, - молвил он, оглядывая толпу, - вот только где найти храбреца...
Кумовья Кариб и Ассарх, стоявшие неподалеку, переглянулись. Они хорошо представляли, сколько стоят зубы и кольца Козлиного судьи. Но жуткие истории о ночном кладбище во множестве ходившие из уст в уста, делали ноги ватными и вызывали в желудках неприятное коловращение. Кумовья разом тяжело вздохнули и повесили головы.
Тут кто-то толкнул их в спины, и вперед выступил молодой здоровяк в одежде северянина.
- Сколько? - спросил он, пристально глядя на Бехмета синими немигающими глазами.
- Ты согласен сторожить тело?
- Сколько? - повторил незнакомец.
- Пятьсот монет.
Человек молча повернулся и пошел к воротам.
- Тебе что, мало? - завопил Аюм ему в спину.
Северянин продолжал идти к выходу.
- Тысяча золотых! - крикнул Бехмет.
Чужестранец развернулся и все так же храня молчание пошел обратно. Приблизившись, он скрестил на груди мощные руки и уставился на братьев.
- Вижу, ты храбрый юноша, - сказал старший, - откуда ты и как тебя звать?
- Зови меня Пуго, - отвечал северянин, - я из холодной страны.
- Пуго так Пуго, - кивнул Бехмет, - хотя, сдается мне, тебя зовут по-другому. Не важно. У тебя за спиной добрый меч, а в глазах нет страха. Исполни службу, и я щедро награжу тебя.
- Ты сказал - тысяча.
- Мое слово - закон! А сейчас предоставим жрецам делать их дело.
Жрецы были готовы. Витые свечи занялись бледным огнем, плакальщицы заголосили, и толпа потянулась вслед за черным паланкином в сторону шамашана. 5. Трусливый покойник
Скорбное место находилось на голом холме, куда от предместья вела узкая каменистая дорога. Вдоль дороги стояли невысокие каменные столбики с деревянными ящиками, в которые через узкие щели участники похоронных процессий опускали золотые, серебряные и медные монеты. Деньги шли жрецам; чем больше их было, тем пышнее и длительнее вершились заупокойные службы в Храме Митры. Чтобы подаяние не стало добычей воров, вдоль дороги разъезжал вооруженный отряд под командой свирепого сотника; впрочем, это не спа ало ящики от разграбления и, тем более, мелкого жульничества: многие, делая вид, что опускают деньги, норовили бросить в дарительницы оловянные пуговицы, щепки и мелкие камешки.
