Чашка…
Еще чашка…
Она стонала от вожделения…
Она ждала пены на моих посиневших губах, стонов, конвульсий, жалоб…
Как только это начнется, думала глупая женщина, я вызову сотрудников службы Биобезопасности. Несут они за плечами песчаные смерчи страха. Она не знала, что я успел поменять чашки. Конечно, она заслуживала наказания, но я не позволил ей умереть. Я ее вытащил из ее мук. Под утро, измученная, она, наконец, уснула. Я сидел за столом. За раскрытым узким оконцем в чудовищно непознаваемой глубине все еще звездного неба таяло неопределенное сияние. В те годы я почти не спал. Меня мучили дурацкие вопросы. Что, думал я, если бессмертие – это всего лишь что-то вроде вечной бессонницы? Неужели, думал, это правда, что самым интересным моментом жизни является смерть? Неужели все однажды уйдут, а я останусь? Неужели из этой тюрьмы нет выхода?
* * *
– Эти перчатки в кабинете…
– Ты об Анне? – переспросил Сатин. – Мы с ней друзья.
– Я ее давно не видел. Куда старуха исчезает так надолго?
– Как это куда? – засмеялся Сатин. – Конечно, в Сеть. Куда еще?
– Для меня это звучит странно. «Уходит в Сеть». А можно ее навестить в Сети?
– Если ты знаком с ее системой паролей.
Самого Сатина прогулка в Сеть нисколько не привлекала.
Он действительно мечтал дожить до того времени, когда Сибирскую автономию займут русские (или китайцы) и отправят всех сумасшедших в тюрьму. Хотя бы в виртуальную.
Паролей я не знал, но когда-то занимался системой взломов.
Не глядя на Сатина, я включил вебер. Конечно, Сатину и в голову не могло придти, какой у меня был опыт. Первые пароли я вообще раскусил без труда. Потом пришлось повозиться. Сатин не выдержал и ушел. «Многие пытались побывать в гостях у Барковой».
И все же часа через три я оказался у широкого подъезда.
Роскошный лестничный марш, покрытый коврами. Шуршание красивых одежд, милые улыбки. Прием был в самом разгаре. Меня узнавали, но, кажется, никто всерьез не принял моего появления. Даже Ли Хунчжи. Увидев меня, он только приподнял широкополую шляпу.
«Я могу войти в дом?»
«Если имеете приглашение».
Он еще раз вежливо приподнял шляпу.
А гости все подходили и подходили – и поодиночке, и группами.
Створки огромных дверей распахнуты. Дивные цветы в старинных китайских вазах. Я не ожидал такой роскоши. Подходили целые семьи – дети, бонны, воспитатели. Счастливые улыбки, переплеск голосов. Я пытался понять, что связывает всех этих таких разных людей, но не выявил доминанты. Нежное трепетание воздуха, стремительный наплыв звуков и запахов. «В каком колледже лучше всего ставить китайский?» Они говорили о банальных вещах, зато выглядели потрясающе. «А белый шелк можно заказать через дот-ком?» Никаких проблем!
Пару раз я подходил к лестничному маршу.
Казалось, еще шаг – и я буду со всем, но каждый раз в моем мозгу вспыхивало обжигающее слово:
password
Я делал шаг и упирался в невидимую преграду.
«Возьмите меня за руку, я слабею». Я страшно обрадовался появлению Ли, помощницы Фэй. «Переверните меня, с этой стороны я уже поджарилась». Конечно, она и здесь думала только о своем грядущем аде. Конечно, она и здесь думала только о своих грядущих изменениях, страшных необратимых изменениях, и уже прикидывала на себя свои последние минуты, как роскошное платье.
Я улыбнулся ей. Наверное, поэтому она и сказала: «Уходите, Гао-ди. Немедленно уходите».
«Но чем я отличаюсь от всех вас?»
«Тем, что у вас нет приглашения».
* * *
Меня вновь вынесло в ресторан «Ду».
Сатин усмехнулся. Он уже сидел за столиком.
– Зачем вам потребовался этот визит к Барковой?
– Разве для каждого визита должна быть причина?
– Не продолжайте, – улыбнулся Сатин. – Я вас понимаю. Вы скучаете. В чжунго пусто и одиноко. Люди боятся прямых контактов, поэтому уходят в Сеть. Сибирская автономия, кстати, не столь велика, как кажется поначалу. То, что не нравится, то, что отталкивает, может, и не занимает большую ее часть, но вы человек извне, Гао-ди. Для вас террасы чжунго, наверное, необыкновенно, сказочно пусты. Я не ошибаюсь? Вы у нас уже три года. Да? Хотите, сделаю вам подарок?
И он произнес:
– Мы ждем, Гао-ди.
– Среди этих фальшивых семей? – не выдержал я.
– Это вам виртуальные семьи кажутся фальшивыми, – вежливо остановил меня Сатин. – Но не тем, кто строил Сеть, в которую вас не пустили. К тому же, это не просто Сеть. Это – другой мир, другая жизнь. Да, люди и животные не отбрасывают там теней, но это только для того, чтобы мы не забывали, где находимся…
– Но его же не существует, этого мира!
– Уж лучше такой – несуществующий, чем мир вообще без людей, – жестко, даже жестоко ответил Сатин. – Зачем жить, – почти буквально повторил он мои недавние размышления, – если некого оставить после себя?
– Но это придуманная жизнь, ее, в сущности, нет!
– А разве наша реальная жизнь не так же придумана?
– Есть разница… – начал я, но Сатин опять прервал меня:
– Нет никакой разницы, Гао-ди. Вы должны, наконец, понять. Обитатели Сибирской автономии брошены один на один со своими проблемами. Выживайте или умрите – вот весь выбор. Вы там извне наблюдаете, как болезнь Керкстона пожирает нас, но не приходите, чтобы помочь. Так с какой стати приглашать вас в Сеть? Это – наше пространство. Там нет места ни вам, ни вашим вирусам. Анна Радлова никогда не примет вас в Сети. Правда, – засмеялся, – можно создать ваше подобие, и оно будет говорить, как вы, двигаться, как вы…
– Пустышку?
– Можно сказать и так. Но пустышка никого не обманывает, а реальный человек всегда может обмануть. Не бывает исключений, так человек устроен. Понимаете?
Он засмеялся:
– Когда русские войска или китайские войдут в автономию…
– …мы отключим Сеть, – твердо пообещал я. – И вернем в реальность всех заблудших людей.
– Заблудших?
Сатин провел пальцем по сенсорам вебера.
Для него-то никаких запретов не существовало.
Я увидел на экране узкую лестницу. Она уходила в темное нутро металлической башни. В чжунго могли быть такие, почему нет, но, скорее всего, это была одна из башен Сети.
Подниматься было нелегко.
Ноги уставали… Шаг… Еще шаг…
Но минут через десять я выбрался на увитую плющом смотровую площадку.
Внизу открылся дом Анны Радловой. Почему-то я сразу понял, что это ее дом. Необыкновенно ровно подстриженные газоны. Плоское озеро, лежащее вровень с плоскими берегами. Черные лиственницы. И совсем далеко, чуть ли не на черте горизонта, – огромная тусклая река, змеящаяся, рябая, как дракон, и печальные полярные равнины, израненные воронками вытаявших провалов.
