– Плачу любые деньги, – заявил он.
– Так уж и любые? – хмыкнул я.
– В разумных пределах, естественно, – тут же оговорился бандит.
Сошлись на ста штуках – естественно, ненашенских. Деньги, как водится, после доставки хабара. Понимая, что дело мне предстоит непростое, я решил заручиться поддержкой двух старых знакомцев, с которыми ныне и шел, вздымая клубы пыли. Путь наш лежал к старой трансформаторной будке близ Сальской: по слухам, обитала наша птаха неподалеку от него, в полуразрушенном отстойнике. Соваться к чудесной твари другие сталкеры не решались: кусок вроде и лакомый, да только как есть его и кому сплавлять – непонятно. Так, прознав, что я собрался идти в Зону за жар-птицей, мой старый приятель Колотушка подавился супом, а, прокашлявшись, мигом окрестил меня балбесом.
– Балбес ты, Ворон, – так и сказал, без обиняков.
– Я предпочитаю слово «авантюрист», – криво улыбнулся я.
– А называйся, как пожелаешь, – сказал Колотушка, махнув на меня краюхой хлеба. – Суть оттого, чай, не поменяется.
Он помолчал чуток, а потом сказал, глядя на меня исподлобья:
– А все ж из той «комариной плеши» другой ты вернулся, Гришка. Другой…
– Благо, вообще вернулся, – сказал я мрачно. – Иные и этим похвастать не могут.
– То да, – не стал спорить Колотушка. – Вот только черт его знает, что лучше – в «плеши» окочуриться или от Жар-птицы сгореть.
А я и сам не знал. Пошел на это дело я только ради денег. Хотелось разорвать цепь, которая, точно пса при будке, удерживала меня в Зоне. Романтику в сталкерских походах за хабаром видят только зеленые новички, каким и я был лет пятнадцать назад. Но после того как идущего впереди товарища разрывает на части упущенная из вида «мясорубка», ты уже не так жаждешь в эту романтику окунаться. В Зону – как на работу: не хочется, а надо. Хабар на деньги, деньги на ветер, и опять пошло-поехало. Ни разу полученной выручки не хватало на что-то серьезное.
И вот наконец у меня появился реальный шанс выбраться из этого болота.
Сколько я отдам Богомолу и Гремлину? Думаю, по «червонцу» им хватит. Больше – сильно жирно, меньше – совестно: все-таки в самое пекло за мной полезли. О сумме, предложенной Витей, я им, конечно же, говорить не стал, а то еще начнут возмущаться моей жадности.
А это не жадность, правда. Всего лишь здравый смысл.
– Ворон, – окликнул меня Гремлин.
– Чего такое?
– Кажется, хвост за нами.
– Хвост? – переспросил я, оглядываясь. – Чего-то не вижу я никакого хвоста…
– Да тащится кто-то следом, точно тебе говорю, – заверил механик. – Я назад посмотрел, а он за гаражом спрятался.
Я закусил губу. Пойти обратно да проверить? Нехорошая примета – возвращаться… Тем более – в Зоне.
– Двигаем дальше, – понизив голос, предложил я. – Но ухо держим востро. Курки взведены, смотрим в оба. Глядишь, это здешний муляж какой-нибудь, бродит бесцельно, стращает честного сталкера.
Они отрывисто кивнули и потянулись к пистолетам.
Это раньше, когда Посещение только-только минуло, в Зону ходили без оружия, поскольку стрелять в аномалии было бесполезно, а подчас и опасно. Но чем дальше, тем больше становилось мерзавцев, любящих загребать жар чужими руками. Вот сходил ты в Зону, пролежал целый день в пыли, дождался, пока патруль с границы уберется, и назад к выходу ползешь, сжимая в руке сумку с заветной добычей… а тут тебя на выходе встречает сволочь с автоматом наперевес и, нагло так пялясь, заявляет: «Хабар или жизнь!» А ствол уже в рожу смотрит, готовый плюнуть пулей. И хоть вроде как предложил тебе этот мерзавец выбор, но на деле, самое обидное, выбора-то нет. Ему тебя и так и сяк в живых оставлять нельзя. Фразочку свою подобные типы говорят, видно, дабы самих себя убедить, что сохранилась в них хоть капля человечности. Что какие-то принципы у них остались.
А в наши дни, наверное, уже даже говорить ленятся. Стреляют сразу, на поражение, а потом выдирают из скрюченной руки сумку и тащат к Парфюмеру.
Держа пистолеты наготове, мы продолжили наш путь. Гремлин нервничал больше других, поминутно оглядывался и вздыхал, жалея, видно, что с нами отправился. Богомол же бормотал что-то под нос и, напротив, смотрел только перед собой.
До угла дошли спокойно, а вот сворачивать сразу я не решился – затормозил отряд и полез за гайкой. В проходе меж бойлерной и складом тоже раньше «скачка» не было, однако ж появился и уже успел кого-то расплющить. В общем, береженого Бог бережет.
С этой же гайкой, к нашему облегчению, ничего не случилось. Тогда мы решились и все же свернули. Шагая по узкой забетонированной дорожке, брели вперед, и сердца наши стучали куда чаще, чем обычно.
– Уже малехо, – сказал я, ободряюще глядя на соратников.
– Не дает мне покоя этот наш преследователь, – сознался Гремлин. – Уж до того не люблю я подобные игры!..
– Ну будет, – урезонил его Богомол. – Глядишь, примерещилось тебе просто.
– Сам бы хотел, – буркнул механик. – Да только чую я, огребем мы потом с этим проблем…
– Давай без паникерства, ладно? – урезонил я его. – Проблемы будем решать по мере их появления.
Гремлин нехотя замолчал, но, судя по виду, переживать меньше не стал.
До следующего угла дошли без приключений. Аномалий на дороге не встретили, а таинственный преследователь, если вообще и был, на глаза не показывался. Спутники мои да и я сам немного расслабились. До отстойника, где обитала жар-птица, было уже рукой подать.
Наконец мы обогнули бойлерную и увидели бетонную стену ее логова. С удивлением я услышал беззаботное, мистическое щебетание, точно канарейка пела, всунув голову в водосточную трубу. Пульс участился, лоб покрылся испариной. Все-таки не каждый день приходится ходить на жар-птицу. Крадучись, мы устремились к отстойнику. Чем ближе подходили, тем громче становилось пение, тем сильней тряслись поджилки. Богомол держал сеть наготове, Гремлин, пыхтя, тащил переносной аквариум с водой, а я прокручивал в голове все пункты моего странного плана.
Идея прихватить с собой аквариум пришла внезапно – во время того же достопамятного разговора с Колотушкой.
– А чего она в отстойнике-то сидит? – спросил я.
– На тот счет догадок много, – веско произнес старый сталкер. – Одна другой сказочней. Но я лично подозреваю, что в луже той она боль снимает. Ее тело ведь пылает постоянно, по сути, один сплошной ожог. Вот, видимо, и приноровилась птаха в воде отмокать. Глядишь, не бултыхалась бы там, давно б подохла от боли.
