Ещё одно забытое человеческое оружие. Но люди много поколений в него верили, и в нём собралась сила. Это давало хоть какое-то, пусть хрупкое, преимущество перед тем, что летает вверху. Вера — это зародыш силы, и символ веры защищает, когда он используется во имя Света.
Гвеннан захлопнула дверь в дровяной сарай, потом в прихожую, и на обеих начертила тот же защитный знак. Видимых следов не осталось, но это не значило, что знака нет. Глаза не всегда видят присутствующее.
Итак, воздвигнув какую могла защиту против охотника, Гвеннан снова приблизилась к столу, села, вдохнула ароматный дым и положила голову на руки, прочно упираясь локтями в стол, в поверхность плаща. Она вопросительно смотрела на шар, искала, как ребёнок ищет помощи в школе, когда чего-то не понимает. Ведь для Орты это когда-то было так легко… эта её вторая часть должна ожить.
Гвеннан старалась использовать всю свою волю с этой целью, освободить сознание от всего, кроме этой задачи.
Дым может одурманивать; пророчицы много веков пользовались наркотиками, чтобы ослабить связь с настоящим. Запах не вызывал сонливости. Напротив, она чувствовала оживление, сознавала, что в ней просыпается вторая сущность, которую она пока ещё не понимала.
Шар от дыма затуманился, чувствовалось, как от него исходит сила.
— Покажи! — потребовала Гвеннан. — Покажи, где!
В шаре показалась дверь, но это вовсе не шар… какое-то другое место, и она там, но не как зрительница, она действует. Она узнаёт эту дверь — старая, потемневшая от времени дверь дома Лайлов. На ней тот же тяжёлый дверной молоток, но ей не нужно брать его в руки, она толкает дверь, не физически, а своим желанием: она должна туда пройти.
Дверь открывается. Перед Гвеннан прихожая, она как в тумане, потому что не она — цель Гвеннан. Не сворачивает она и в библиотеку, где Тор оставил то, что, по её мнению, служит ловушкой. Но ловушкой не для неё. Нет, ей нужно в заднюю часть дома, где она никогда раньше не была.
Ещё одна дверь, ещё один зал, снова несколько полуоткрытых дверей. Потом стена, обшитая тяжёлыми резными деревянными панелями. Когда-то они были выкрашены, но теперь краска облезла и держалась только в завитках листьев, оплетающих резные стволы. Похоже, резчик пытался на стене изобразить целую лозу, она начиналась у пола и тянулась до самого потолка.
Резьба такая глубокая, что во многих местах в неё можно вставить пальцы. Но только два таких места имеют значение, и одно из них в центре полукруга листьев. Да, присмотревшись внимательней, она разглядела маленькую голову, смеющееся лицо с живыми глазами, из кудрявых волос торчат заострённые уши. Всё изображение не больше ногтя на пальце, но оно совершенно. А вот поблизости и второе кольцо листьев, а в нём голова оленя, гордая, как у животного, на котором ехала охотница в зеленом мире.
Нажать. Она нажимает не руками, а нацеливает мысль на эти два места. Стена начинает дрожать, трястись. Вся резьба полна жизни, она стремится освободиться. Но вот её поверхность раскалывается, между головами появляется щель; но резьба сделана так, что ни один листок не оказывается разрезанным этой щелью.
Дверь, такая узкая, что ей пришлось бы проходить боком. Гвеннан не помнила, как вошла, она уже внутри. Ступени, такие же, как под камнем на лугу. Но не тронутые временем, с острыми, не затуплёнными и обвалившимися краями; она снова спускалась.
Темно, но не для ее глаз; теперь у Неё не зрение внешнего мира, но внутреннее зрение; движется она быстро, быстрее, чем если бы шла здесь физически. Кажется, она спускается бесконечно, погружаясь к самому центру земли. Но у каждого действия бывает конец. Она снова перед дверью; та, как и дверь в сокровищнице, легко раскрывается.
Она видела эту комнату! Девушке нужно было найти именно сё — сердце жизни опекунов — или место их смерти. Вот ряды гробов, всё более непрозрачных. Гвеннан знала, кто лежит в самом близком. Леди Лайл похожа на статую, стороны гроба только начали затуманиваться.
Теперь, когда леди легла и отдала своё тело процессу обновления, проснуться она уже не могла. Гвеннан с тоской смотрела на неё некоторое время; как бы ей хотелось, чтобы процесс пошёл в обратном направлении, чтобы леди можно было позвать. Нет, она должна отыскать другой гроб, тот, что в самом конце линии. Через мгновение она уже стояла возле него. Прочный, как камень, ни следа откалывания внешних наростов, какое она видела с сидения пророчицы.
Неужели обновление иногда не удаётся, и тот, кто лежит в фобе, остаётся мёртвым?
Она смотрела на часть гроба, под которой покоилась голова. Там только череп? Возможно, отказал древний механизм.
И тут она увидела то, что лежало на крышке фоба, как раз над сердцем спящего. Белое, как оболочка гроба, почти невидимое на первый взгляд. Но она посмотрела попристальнее и увидела всё гораздо яснее. Символ — похожий на те два кинжала, что лежали скрещенные на столе в доме Лайлов, белые, как лёд, смертоносные, — это отнимающий жизнь холод. Тот, кто должен встать, не может этого сделать. Гроб запечатан снаружи. Если этот злой символ не снять, подлинный опекун не встанет.
Тор — только Тор мог это сделать. Гвеннан сосредоточила все силы своей мысли на этом белом невидимом ноже, пытаясь отодвинуть его, как своей волей открывала двери. Но ничего не смогла сделать. Это не подвластно воле (по крайней мере её воле); в ней недостаточно древней Силы. Не могла она и протянуть руку — та её сущность, которая совершала путешествие, не имела рук, ей нечем схватить. Нет, она должна прийти сюда физически; нет сомнений, что единственная рука, которая может это сделать, — это её рука.
Ей показали путь, поставили ясную задачу. Остальное зависело от её воли, решимости — и храбрости! Она не верила, что Тор беспрепятственно позволит угрожать его власти. Попав сюда и узнав так много, она просто обязана действовать. Отступления нет.
И поняв это, Гвеннан мгновенно очутилась у шара в тепле своей кухни, дрожа от истощения, такая уставшая, что не в силах была даже пошевелиться.
Но её оцепенение нарушил звук снаружи. Не крик охотящегося существа. Шум, вначале слабый, но всё усиливающийся. Вой сирены. Это машина шерифа…
Гвеннан вскочила, подбежала к окну и поняла, что из кухни ей не видна дорога. Она прошла в прихожую, держась рукой за стену, и открыла входную дверь. На дороге стояло множество машин, на крышах некоторых мигали сигнальные огни. Пол-Уайтбриджа двигалось по дороге мимо её дома.
Небо было освещено, но не рассветными лучами. Где-то на севере дрожало зарево. Но там только одно место, где может что-то гореть. Дом Лайлов!
