Штандарт мне принес, качаясь от ветра, настоящий ходячий скелет, и, когда он приблизился и обнял меня, я вдруг ахнул, едва сдерживая слезы.
Он молча сжимает мои плечи, сотрясаясь от рыданий – почти как Пакс, когда умирал, – только теперь это были слезы радости.
Рок жив!
– Брат мой, – всхлипывает он, – ты пришел.
– Я считал тебя мертвым. – Прижимаю его к себе бережно, чтобы не сломать кости. – Рок, я думал, тебя убили.
Волосы у него поредели, ребра можно пересчитать на ощупь, он словно мокрое тряпье, надетое на палку.
– Брат, я знал, что ты вернешься, я верил… Здесь было так пусто без тебя. – Он через силу улыбается. – Теперь все будет по-другому.
Примас братства Дианы была права: Марс выгорел, как лесной пожар, и остался голодать на развалинах. Рок горестно качает головой, его лицо в шрамах и слезах. Я знаю, что он многое может рассказать – и как тогда выжил, и как вернулся. Только это все после, не сейчас. Хромая, поэт плетется прочь. Куинн, окривевшая и почти столь же изможденная, поддерживает его, едва сумев вымолвить мне «спасибо». Похоже, она больше не с Кассием.
– Он говорил, что ты вернешься, – добавляет она, – он знал.
Поллукс каким-то чудом сохранил остатки юмора и все так же хрипит. Сжимая мою руку, рассказывает, как Куинн с Роком не дали братству распасться, когда Кассий фактически ушел от дел.
– Не убивай его, Жнец… пожалуйста, – просит он. – Парень и так совсем спятил после того, что сделал с тобой. Дай ему побыть одному, уехать подальше, прийти в себя… он свое уже получил. Иногда бывает… так легко забыть, что не имеешь выбора. – Поллукс ковыряет ногой в грязи. – Знаешь, мне тогда поставили в пару совсем маленькую девчонку.
– На Пробе?
– Да… такую хилую, мелкую… Я не хотел, чтобы она мучилась, но быстро не получилось, никак не хотела умирать. – Он сбивается, пытаясь что-то добавить, потом хлопает меня по плечу. – Нам всем туго пришлось, но мы хотя бы не алые, верно?
Он уходит, волоча ноги, и я остаюсь один во дворе своего старого замка. Здесь, на этом самом месте, умер Титус. Поднимаю глаза на башню; выглядит она куда хуже, чем в старые добрые времена. Все теперь хуже.
Проклятье! Ну зачем было Виргинии предавать меня? Черная тень легла на всю мою жизнь. Девчонка могла признаться тысячу раз, но так и не сделала этого. Я знаю теперь, почему она смотрела так на нас с Шакалом и хотела поговорить, но наверняка сказала бы какую-нибудь ерунду. Кровь не водица. Могла признаться, когда я дал ей половину людей, и опять… Забрала с собой свой штандарт и Цереры тоже. Зачем столько? Ясно – чтобы воевать со мной. У меня теперь такое ощущение, будто это она убила Эо, сама надела ей петлю на шею, а я тянул за ноги. Дочь своего отца, что тут говорить.
Мои руки будто вновь чувствуют тот зловещий щелчок. Это я предал Эо, я сам.
Плюю под ноги, во рту сухо. Ни одного глотка воды за все утро. Голова трещит. Что ж, как говорил дядька Нэрол, перед смертью не надышишься. Пора повидаться с Кассием.
Он ждет за столом в штабном зале, на стуле, где я вырезал свой знак серпа. На шее цепь с Рукой примаса, на коленях штандарт братства, в руке обнаженный меч. Немало воды утекло с тех пор, как этот ионный клинок побывал у меня в животе, теперь на эту антикварную детскую игрушку смешно смотреть. Этот зал и все, что с ним связано, остался где-то внизу, в далеком прошлом, но глаза человека за столом по-прежнему задевают мое сердце. К горлу подступает горечь вины, распирая и иссушая душу.
– Прости меня за Юлиана, – выдавливаю я.
Золотые кудри Кассия свалялись, почти потеряв свой цвет от жира и грязи, в них шевелятся вши. Он все еще хорош собой – мне таким никогда не быть, но знакомые искорки в глазах давно потухли. Время и перемена места излечат его душу от ужасов многомесячной осады, горечи потерь и чувства вины, и прежний Кассий вернется. Бедняга, мне жалко его. Смех, да и только. Жалею того, кто пропорол мне живот. По крайней мере, он ни разу не проигрывал – ни один из примасов не может сказать этого о себе, за исключением разве что Шакала.
Кассий снимает знак примаса и кидает мне.
– Ты победил, – глухо произносит он, – только стоило ли оно того?
– Да.
Он кивает:
– Ни тени сомнений, понятно. Вот в чем разница между нами.
Кладет на стол штандарт и меч, поднимается и подходит ко мне. Изо рта у него пахнет гнилью. Я жду, что мы обнимемся, снова назовем друг друга братьями и все простим, но Кассий скусывает грязную корку с ободранных костяшек пальцев и плюет мне в лицо кровью.
– Мы кровные враги, запомни! – шипит он с неповторимым патрицианским выговором. – Если судьба еще когда-нибудь сведет нас, то лишь в смертельном поединке. Если окажемся в одних стенах, наружу выйдет только один. Помни это, презренный червь! Я не успокоюсь до тех пор, пока одно из наших сердец не перестанет биться!
На такое формальное заявление может быть лишь один ответ. Я сухо киваю, и он уходит. Стою один посреди зала, унимая нервную дрожь. Сердце колотится в груди. Как я ни надеялся, что со старой враждой будет покончено, не все шрамы заживают, и не все грехи могут быть прощены.
Вешаю на грудь Руку примаса, беру штандарт и подхожу к стене с каменной картой. Знамя с серпом Жнеца развевается над всеми замками, обозначенными там: пока Тактус готовит Олимп к обороне, мои люди поставили гарнизоны повсюду, где могли. Все земли вокруг теперь принадлежат мне – но не братству Марса. Знак серпа больше похож на символ Лямбды, моего родного клана. Там, в Ликосе, до сих пор трудятся мои брат, сестра, дядя, мать и друзья. Мир для них пока не изменился, но их знак, символ нашего восстания – рабочий инструмент, превращенный в грозное оружие, – уже гордо реет над замками надменных ауреев. Над всеми, кроме одного – Плутона.
Взлетаю с верхушки башни, оставляя замок внизу. Алый проходчик из Ликоса, золотой примас братства Марса, отправляется на свою последнюю битву в этой проклятой долине.
Последнюю перед настоящей войной.
* * *В мое отсутствие командование армией принял Тактус. Он, конечно, зверь, но мой собственный зверь. С ним мои бойцы готовы к каким угодно кровавым подвигам. Три сотни в сияющей броне с лучшим оружием. Конечно, хватило не всем, особенно гравиботов, но что-то полезное получил каждый. С нами и девяносто новых рабов, которым уже не представится шанса заслужить свободу. Мертвяки с упырями выстроились тонкой золотой цепочкой на краю искусственной горы и вглядываются вниз с двухкилометровой высоты. Наши противники в горах, и, когда они появятся из-за снежных пиков, мы первыми их увидим – главная стратегическая высота у нас в руках. Остальные бойцы – бывшие люди Пакса и отряд Нилы – сторожат кураторский замок и его пленных хозяев. Рабы тоже там. Как жаль, что Пакса с нами нет, я бы чувствовал себя спокойнее у него под боком.
