— Это необходимо? Именно сейчас? Я тебе потом все объясню.
— Объяснишь?! — крикнул Петр. — Что тут объяснять?
В дверь заухали с новой силой.
— Не тем голову забиваешь. Нам бы ноги унести.
— Давай по одному, — приказал Петр. — Ты первый, я за тобой.
— А что с Немаляевым? Ты с ним поговоришь?
— О чем?
— Об условиях мира.
— Потом решим. Линяй.
— Где встретимся?
— Да где... — раздраженно молвил Петр. — у Немаляева. Сегодня суббота? Место он тебе скажет. В десять. Все, пошел!
Константин метнулся в коридор, завернул в темный закуток и, осторожно выглянув, шагнул в удушливую сырость запасной лестницы. Черным ходом давно не пользовались — многие двери были забиты досками или вовсе заложены кирпичом. Спускаясь по осклизлым ступенькам, Костя то и дело замирал, пытаясь даже не по звуку — по движению воздуха определить, не ждет ли его кто внизу.
Про черный ход орава Пулемета не знала. Константин благополучно достиг первого этажа и, прикинувшись для гарантии пьяным, выбрался в тенистый, неимоверно замусоренный двор.
Он небрежно закинул винтовку на плечо и, сунув свободную руку в карман, направился к кривому переулку, прочь от подъезда с возбужденной сотней расстрелянного Пулемета.
Пройдя весь переулок и свернув к площади, Константин себя поздравил: преследования не было. Вопрос, удалось ли уйти Петру, он себе не задавал. На Родине сотника считали заговоренным — даже от насморка. Удача изменила ему лишь однажды, но это была мина, тут уж ничего не поделаешь. Петр вырвется, обязательно вырвется.
Оказавшись на площади, Константин миновал перекрытый швеллером вход в метро, затем сожженное дотла кафе и вышел к красивому зданию с обрывками плакатов на фасаде.
Народу вокруг было на удивление много. Кто-то дрался, где-то визжала женщина, несколько человек раскачивали, стремясь перевернуть, черный «БМВ» — все это происходило как-то весело, с задором и абсолютно никого не волновало.
Пьяные попадались довольно часто, и походку Костя решил не менять. Так он и брел — шатаясь напевая дурацкую песню и помахивая «штайром» в занавеске.
До десяти вечера было еще пять часов. За это время можно пообедать, влюбиться в хорошую девушку, расстаться, стать героем и найти свою смерть. Или то же самое, но в обратном порядке.
Костя подумал о том, что жизнь — это удивительная штука. Особенно когда у тебя на плече винтовка, а не лопата.
* * *
Немаляев перевернул последнюю страницу и, дочитав до конца, вернулся к началу.
Смерти нет. Умирая, человек всего лишь теряет одну из бесчисленных теней...
Ничего не понятно. Такое впечатление, что самое главное Черных оставил в голове. Либо не доверил бумаге, либо счел это настолько элементарным, что поленился записать. Костя сказал: смысл жизни и смерть — одно и то же, этому никто не научит. Правду сказал Костя.
Немаляев кликнул охранника и спросил про врача.
— Две минуты назад связывался, — ответил он. — Уже близко, сейчас будет.
— Дядя Саш, вы себя плохо чувствуете?
— Хорошо, Людочка, хорошо. Ты вот что. Давай-ка вон в ту дверь, через коридор, дальше тебя проводят. Мы весь этаж перепланировали, заблудиться можно. Но тебя проводят. Покушай, телевизор посмотри.
— А вас еще будут показывать?
— Вечером должны. И завтра три раза.
— Давно вы это интервью записали?
— На прошлой, неделе. Мы с Сидорчуком четыре версии подготовили, на все случаи жизни. Иди, сказал! — прикрикнул Немаляев. — Ну?! — бросил он охраннику.
— Уже в лифте, — доложил тот. В комнату втащили пожилого мужчину в черной шапочке, надвинутой до подбородка.
— Да снимите, снимите, олухи! — заорал Немаляев.
Шапку стянули, и мужчина, дико озираясь, попятился назад. Боец, вошедший следом, ткнул его пальцами в спину и поставил у ног врача пузатый металлический чемодан.
— Я никого лечить не буду, — заявил доктор. — Во-первых, при таком скотском отношении... А во-вторых, вы не того похитили. Я не хирург, я анестезиолог. Неужели у вас нет своего персонала?
— Во-первых, вас не похитили, — хладнокровно произнес Немаляев, кивком приказывая охранникам убираться. — Во-вторых...
Он открыл тумбу и бросил на стол пачку стодолларовых банкнот.
— Десять тысяч, доктор. Вам их надолго хватит.
— Я анестезиолог, — мучительно выговорил тот. — Вы знаете, что это такое? Если кого-то из ваших людей ранили...
— Именно вас мне и надо. Я слышал, если переборщить с наркозом...
— Но это убийство!
— Что же вы все вперед забегаете? Убить надо так, чтобы потом можно было спасти. Мне нужна клиническая смерть. Временная, — подчеркнул Немаляев.
— Забирайте свои деньги и отпустите меня.
— Еще десять. Сколько вы получаете в больнице?
— Это огромный риск. Даже в стационаре. Сначала необходимо всестороннее обследование: сердце, почки, легкие... Нет, я не подпишусь.
— А разве у вас есть выбор, доктор? — печально вопросил Немаляев. — Делайте, что говорят.
Врач продолжал капризничать. Немаляев увеличил сумму до тридцати и пригрозил в случае отказа сжечь квартиру — вместе с семьей.
— Если все закончится неудачей... — тоскливо произнес доктор.
— Безусловно. Живым вас отсюда не выпустят. Я могу дать вам гарантии, но чего они будут стоить после моей смерти? Так что мы с вами одинаково заинтересованы.
— Когда последний раз пили? — буркнул анестезиолог.
— Пять дней без алкоголя.
— Заранее готовились? Вы, уважаемый, больны. Психически. Хотя сейчас это модно. Утром завтракали?
— Само собой.
— Много съели-то?
— Так... Вообще да.
— Прекрасно. Заблюете весь свой евроремонт.
— Это вас забавляет, доктор?
— Утверждает в мысли, что все люди равны. Поверьте, блевать икрой и перловой кашей — практически одно и то же. Сколько вы весите?
— Восемьдесят два.
— Возраст?
— Шестьдесят один.
Немаляев ответил еще на дюжину вопросов, часть из которых, как ему показалось, не имела к делу никакого отношения. Врач тем временем открыл чемодан и выложил часть своего хозяйства на стол. Шприцы и ампулы рядом с пачками долларов выглядели как стандартная обложка детектива.
— Тридцать минут, — предупредил врач.
— Мало. За полчаса не успею. Доктор посмотрел на него как на летающую лошадь.
— Сорок, это максимум. Или нас обоих вынесут отсюда вперед ногами. Так, ложитесь на диван. Он у вас под пленочкой? Это хорошо.
— Почему?
— Отмывать легче. Работайте кулаком. Энергичней. Хорошие вены...
— Мне все это говорят. С детства.
— Просто вас хвалить больше не за что. — Доктор ввел толстую иглу и развязал резиновый жгут. — Не передумали?
