– Да, – сказал я. – Мы путешествуем и прочли ваше объявление.
Селина, хотя обычно она легко заговаривает с незнакомыми людьми, ничего не сказала. Она смотрела на окно, теперь пустое, с легким недоумением – во всяком случае, так мне показалось.
– Вы ведь из Лондона? Ну, как я сказал, лучшего места вы выбрать не могли, да и времени тоже. Сезон еще не начался, и нас с женой в это время года мало кто навещает.
Я рассмеялся.
– То есть мы сможем купить небольшое стекло, не заложив последнюю рубашку?
– Ну вот! – сказал Хейген с виноватой улыбкой. – Опять Я сам все испортил! Роза, то есть моя жена, говорит, что я никогда не научусь торговать. Но все-таки садитесь и потолкуем, – он указал на изгородь, а потом с сомнением поглядел на отглаженную юбку Селины и добавил: – погодите, я сейчас принесу коврик.
Хейген, прихрамывая, вошел в дом и закрыл за собой дверь.
– Может быть, нам незачем было забираться сюда, – шепнул я Селине, – но ты все-таки могла бы держаться с ним полюбезнее. По-моему, мы можем рассчитывать на выгодную покупку.
– Держи карман шире, – ответила она с нарочитой вульгарностью. – Даже ты мог бы заметить, в каком доисторическом платье расхаживает его жена. Он не станет благодетельствовать незнакомых людей.
– А это была его жена?
– Конечно, это была его жена.
– Ну-ну, – сказал я с удивлением. – Только ты все равно постарайся быть вежливой. Не ставь меня в глупое положение.
Селина презрительно фыркнула. Но когда Хейген вышел из Дома, она очаровательно улыбнулась, и меня немого отпустило. Странная вещь – мужчина может любить женщину и в то же время от души желать, чтобы она попала под поезд.
Хейген расстелил плед на изгороди, и мы сели, чувствуя себя несколько неловко в этой классической сельской позе.
Далеко внизу, за рамами с бессонным медленным стеклом, неторопливый пароходик чертил белую полосу по зеркалу озера.
Буйный горный воздух словно сам рвался в наши легкие, перенасыщая их кислородом.
– Кое-кто из тех, кто растит здесь стекло, – начал Хейген, – расписывает приезжим, вроде вас, до чего красива осень в этой части Аргайла. Или там весна, или зима. А я обхожусь без того – ведь любой дурак знает, что место, которое летом некрасиво, никогда не бывает красивым. Как, по-вашему? Я послушно кивнул.
– Вы просто хорошенько поглядите на озеро, мистер...
– Гарленд.
– ...Гарленд. Вот что вы купите, если вы купите мое стекло. И красивее, чем сейчас, оно не бывает. Стекло в полной фазе, толщина не меньше десяти лет, и полуметровое окно обойдется вам в двести фунтов.
– Двести фунтов! – Селина была возмущена. – Даже в магазине пейзажных окон на Бонд-стрит стекла не стоят так дорого.
Хейген улыбнулся терпеливой улыбкой, а затем внимательно посмотрел на меня, проверяя, достаточно ли я разбираюсь в медленном стекле, чтобы в полной мере оценить его слова. Сумма, которую он назвал, была гораздо больше, чем я ожидал, но ведь речь шла о десятилетнем стекле! Дешевое стекло в магазинчиках вроде «Панорамплекса» или «Стекландшафта» – это самое обычное по-луторасантиметровое стекло с накладной пластинкой медленного стекла, которой хватает на год, а то и всего на десять месяцев.
– Ты не поняла, дорогая, – сказал я, уже твердо решив купить. – Это стекло сохранится десять лет, и оно в полной фазе.
– Но ведь «в фазе» значит только, что оно соответствует данному времени? Хейген снова улыбнулся ей, понимая, что меня ему убеждать больше незачем.
– Только! Простите, миссис Гарленд, но вы, по-видимому, не отдаете себе отчета, какая чудесная, в буквальном смысле слова чудесная, точность нужна для создания стекла в полной фазе. Когда я говорю, что стекло имеет толщину в десять лет, это означает, что свету требуется десять лет, чтобы пройти сквозь него. Другими словами, каждое из этих стекол имеет толщину в десять световых лет, а это вдвое больше расстояния до ближайшей звезды. Вот почему отклонение в реальной толщине на одну миллионную долю сантиметра приводит...
Он вдруг замолчал, глядя в сторону дома. Я отвернулся от озера и снова увидел в окне молодую женщину. В глазах Хейгена я заметил жадную тоску, которая смутила меня и одновременно убедила, что Селина ошиблась. Насколько мне известно, мужья никогда так не смотрят на жен – во всяком случае, на своих собственных.
Молодая женщина оставалась у окна лишь несколько секунд, а затем теплое оранжевое пятно исчезло в глубине комнаты. Внезапно у меня, не знаю почему, возникло совершенно четкое ошу-щение, что она слепа. По-видимому, мы с Селиной случайно стали свидетелями эмоциональной ситуации, столь же напряженной, как наша собственная.
– Извините, – сказал Хейген, – мне показалось, что Роза меня зовет. Так на чем я остановился, миссис Гарленд? Десять световых лет, сжатые в половину сантиметра, неминуемо...
Я перестал слушать, отчасти потому, что твердо решил купить, стекло, а отчасти потому, что уже много раз слышал объяснения свойств медленного стекла – и все равно никак не мог понять принципа. Один знакомый физик как-то посоветовал мне для наглядности представить себе лист медленного стекла как голограмму, которой для воссоздания визуальной информации не требуется лазерного луча и в которой каждый фотон обычного света проходит сквозь спиральную трубку, лежащую вне радиуса захвата любого из атомов стекла. Эта, на мой взгляд, жемчужина неудобо-понимаемости не только ничего мне не объяснила, но еще сильнее убедила в том, что человеку, столь мало склонному к технике, как я, следует интересоваться не причинами, а лишь результатами.
Наиболее же важный результат, на взгляд среднего человека, заключался в том, что свету, чтобы пройти сквозь лист медленного стекла, требовался большой срок. Новые листы были всегда угольно-черными, потому что ни единый луч света еще не прошел сквозь них. Но когда такое стекло ставили, например, возле лесного озера, это озеро в нем появлялось. И если затем стекло вставлялось в окно городской квартиры где-нибудь в промышленном районе, то в течение года из этого окна словно открывался вид на лесное озеро. И это была не просто реалистичная, но неподвижная картина – нет, по воде, блестя на солнце, бежала рябь, животньк бесшумно приходили на водопой, по небу пролетали птицы, ноч! сменяла день, одно время года сменяло другое. А через год красота задержанная в субатомных каналах, исчерпывалась, и в раме возникала знакомая серая улица.
Коммерческий успех медленного стекла объяснялся не только его новизной, но и тем, что оно создавало полную эмоциональную иллюзию, будто все это принадлежит тебе. Ведь владелец ухоженных садов и вековых парков не занимается тем, что ползает по своей земле, щупая и нюхая ее. Он воспринимает землю как определенное сочетание световых лучей. С изобретением медленного стекла появилась возможность переносить эти сочетания в угольные шахты, подводные лодки, тюремные камеры.
