Ознакомительная версия.
– Да-а.
– А вот я что-то потерял аппетит…
По окончании трапезы Сэнди берется за ручное управление и поворачивает к дому. Уже поздно, а завтра вкалывать и вкалывать.
Снова ньюпортская трасса, но теперь нижний ее уровень; над головами несется нескончаемая вереница рекламных плакатов, ослепительно яркий парад сублиминальных, в подсознание вбиваемых слов, изображений, изображений, слов. КУПИ! НОВЫЙ! СМОТРИ! СЕЙЧАС! Сэнди, Эйб, Таши и Джим обмякли на своих сиденьях, смотрят на проносящиеся за окнами огни.
Никто не разговаривает. Поздно, они устали. В машине царит какое-то такое – элегическое, что ли? – настроение. Они исполнили один из своих ритуалов, даже не «один из», а главный, древнейший. Ритуал, вошедший в жизнь каждого из них чуть ли не от рождения. Сколько бессчетных вечеров кружили они по аутопии, и говорили, и вкушали совместную трапезу, и смотрели на мир? Тысячу? Две тысячи? Вот так они дружили. Но только у сегодняшнего вечера странный какой-то привкус, словно они исполняют этот свой ритуал в последний раз. Ничто не вечно. Каждого из них влечет в свою сторону, появились центробежные силы, разрывающие их общую жизнь, и они это ощущают, они понимают, что приходит конец их долгому, затянувшемуся детству. Ничто не вечно. Именно это ощущение повисло в машине, тяжелое и отчетливое, как запах тех самых чипсов.
Сэнди нажимает кнопку, стекло в его окне скользит вниз.
– Ну что, по пипетке на дорожку? Они заезжают в гараж СКП, Эйб и Таши направляются к своим машинам, Джим тоже – но тут его подзывает Сэнди.
– Джим, а ты часто видишь Артура? – Вопрос сопровождается сонным почесыванием головы.
– Да нет, совсем изредка. Вот за это время, после Европы, один всего, наверное, раз.
Сэнди на мгновение задумывается, выбирает наилучшую методику проведения допроса.
– А ты не знаешь, не связан ли он с чем-нибудь таким, ну, знаешь, посерьезнее, чем эти его плакатики? Джим густо краснеет.
– Ну, понимаешь… Я, в общем-то, не уверен…
С Артуром все ясно. И Джим про него знает. Не исключено, что и сам в это вляпался. Вполне возможно. Даже – скорее всего. Трудно, конечно, представить себе Джима, участвующего в диверсионной операции, но ведь как знать? Такие за идею куда угодно пойдут.
Так что же можно сказать, а чего не стоит? Теперь уже об этом думает не Джим, а Сэнди. Джим – один из его лучших друзей, тут нет никаких сомнений, но Боб Томпкинс – крупный деловой партнер, а заботясь об интересах Боба, приходится заботиться и об интересах Реймонда. Положение щекотливое, Сэнди устал. Спешки тут вроде никакой особой нет, да и вообще – что такого уж существенного может сказать он Джиму? Лучше узнать сперва побольше, а уж потом и начинать разговор. Артур Бастанчери работает на Реймонда, это точно, Джим работает с Артуром – ну, это почти наверняка. А вот Реймонд, работает он на кого-нибудь, или сам по себе? Ну какой, скажите на милость, смысл дергать Джима, не разобравшись в этом ключевом вопросе? Правду говоря, Сэнди настолько обессилел, что ему вообще трудно сейчас думать о чем бы то ни было.
– Артуру надо быть поосторожнее. – Он хлопает Джима по руке, видит на его лице удивление и добавляет, поворачиваясь к лифту: – Да и тебе бы не мешало.
Уже три часа ночи. Если встать завтра в семь, можно успеть позвонить отцу в Майами, а то потом у них там будет обед.
Джим проводит в конторе Первой американской компании титульного страхования и торговли недвижимостью который уже день подряд, что полезно для его банковского счета – в ущерб настроению.
– Все на мази, Джимбо! – лицо Хэмфри сияет. – Строим мы все-таки этот корпус «Пурва». Амбанк утвердил кредитование, сегодня подписаны последние бумаги. Остается только получить подтверждение от остальных предполагавшихся участников проекта, нужно будет сделать это в темпе, за пару дней, пока никто не передумал.
– Хэмфри, да ведь у вас так и нет на это здание съемщиков.
– Ну, как сказать, ведь некоторые интересовались. Да и вообще это ерунда, будет здание, будут и съемщики.
– Хэмфри! Насколько заполнены административные корпуса, построенные в ОкО за последнее время? На двадцать процентов?
– Что-то в этом роде, точно не помню. Но все еще изменится, бизнес быстро растет.
– Не понимаю, откуда ты это взял. Наш округ забит под завязку, некуда здесь расти.
– А вот и ничего подобного. До насыщения еще ой как далеко.
– А-а-а… – Ну что тут, спрашивается, скажешь? – И все-таки это глупо.
– Ты, Джим, запомни главный закон: если есть деньги и земля – нужно строить! Не так-то просто получить и то и другое одновременно. Как ты видишь по истории этого проекта. Но мы его пробили! Кроме того, тут не будет никаких проблем с заселением – мы напишем в рекламе, что новое здание имеет вид на океан.
– Это что, Хэмфри, через горы Санта-Ана, что ли? Насквозь предлагаешь смотреть?
– И ничего подобного. Океан виден через ранчо Робинсона, во всяком случае – кусочек океана.
– Хорошо, хорошо. Валяй, ставь еще одну пустую коробку.
– Об этом, Джим, не беспокойся. Единственная наша проблема – поскорее все запустить в ход.
Джим возвращается домой в совершенно кислом настроении – и сразу слышит телефонный звонок.
– Что там еще? – рявкает он в трубку.
– Хелло, это Джим?
– А, Хана. Здравствуй, как жизнь?
– У тебя что, неприятности?
– Да нет. После дня, проведенного в конторе, я всегда немного невменяемый. Хана смеется:
– Тогда приходи-ка ты лучше ко мне, поужинаем.
– Обязательно! А что принести?
Часом позже он уже едет по трассе Гарден-Гроув, затем пересекает Ирвин-Парк, выезжает на трассу Сантьяго, сворачивает в узкий, глубокий каньон Моджеска, а потом – за Такеровским птичьим заповедником – в его ответвление. К переоборудованному для жилья гаражу, который снимает Хана, ведет щебеночная дорожка, он стоит посреди рощи старых, очень высоких эвкалиптов. Главный на участке дом – маленький, свежепобеленный, колониального[42] типа коттедж – выглядит скромно, неброско, но уединенное его расположение, обширный, заросший деревьями участок, все это ясно говорит, что владелец этой усадьбы – богатый человек. А Хана?
Гараж переоборудован не столько в квартиру, сколько в художественную мастерскую. Почти все его пространство занимает одна просторная комната, заваленная холстами, кистями и красками – примерно так же, как та, прежняя мастерская Ханы. В одном углу отгорожены кухонька и ванная, а в другом – спальня, почти такая же маленькая, как ванная.
– Мне нравится, – объявляет Джим. – Вроде моей квартиры, только уютнее. – Хана весело смеется. – Только ты не развесила свои картины.
Ознакомительная версия.
