Глава десятая
Штаб 9-й армии
Для Василия Ивановича Чуйкова командировка в 9-ю армию была полнейшей неожиданностью. А перед этим его так же неожиданно вызвали в Кремль. Со Сталиным раньше Чуйкову приходилось встречаться. Но вот так, вызванным в кабинет Сталина, да еще один на один – такого еще не случалось. Еще большей неожиданностью оказалось, что речь пойдёт о войне с Финляндией.
– У нас сложилось впечатление, что некоторые командующие страдают шапкозакидательством, а дела у них идут из рук вон плохо. Недооценка противника – это недопустимо со стороны руководящего состава Красной армии. Поэтому есть у нас к вам партийное поручение. Езжайте в 9-ю армию. Мы рекомендовали вас туда членом военного совета армии. Посмотрите. Разберитесь. Помогите комкору Духанову наладить боевую работу. Но при этом будьте готовы взять руководство армией на себя. Ми скажем, когда наступит момент. Если он наступит.
Прибыв с товарищем Мехлисом в штаб 9-й армии, Чуйков все еще оказывался в недоумении. Он никак не мог понять, как можно в такой обстановке руководить армией. В штабе была абсолютно нерабочая обстановка, которую можно назвать одним словом «бардак».
Начальник штаба 9-й армии Владимир Николаевич Разуваев[33] звезд с неба не хватал, считался коллегами специалистом крепким, но с амбициями и идеями, которые Чуйкова откровенно озадачивали. В итоге: планы штаба 9-й армии были оторваны от действительности, обстановкой на своем участке фронта начальник штаба не владел. Руководство командирами дивизий – это было из области фантастики. Каждый комдив делал то, что хотел, при этом штаб утверждал любое решение командиров этого звена. Более-менее неплохо были организованы ВВС 9-й армии, которыми руководил молодой выдвиженец Сталина, Павел Васильевич Рычагов. Хорошо была налажена медицинская служба армии, которой приходилось работать в очень сложной обстановке. Кроме просто раненых, был высокий процент обмороженных, но руководил медицинской службой армии сам Александр Александрович Вишневский (тот самый который мазь Вишневского), поэтому со своей работой медицинская служба справлялась. Разуваев постепенно вырос в довольно серьезного военного и дипломата, чье звездное время пришлось на время Корейской войны. Но сейчас его амбиции, сформированные академией Генштаба, столкнулись с суровыми реальностями войны. Требовательный Чуйков понимал, что с Разуваевым он бы не сработался. Сталин показывал Чуйкову документ, в котором был проведен анализ планов 9-й армии с подробным разбором того, почему эти планы неосуществимы. Да, с такими амбициями бы на Луну летать – не раз горько думал Василий Иванович. Не только у Духанова, намного чаще у его подчиненных проскальзывало раздражение: чего это финны сопротивляются? Им давно пора лапки кверху поднять и ждать милости от Красной армии. Причин столь яростного сопротивления Чуйков не знал. Он знал, что планы боевых действий надо готовить из расчета на самое яростное противодействие противника. Неожиданная и быстрая победа лучше медленного ожидаемого поражения. В штабе 9-й никто о поражении не говорил, но растерянность и непонимание происходящего – это витало в воздухе.
И если на вопрос: Кто виноват ответ был ясен – кто командует армией, тот и виноват, то вопрос: Что делать? Оставался открытым.
За своими раздумьями Чуйков как-то прошляпил появление шумного, округлого, энергично-громогласного военного, при ближайшем рассмотрении оказавшегося Рычаговым[34].
– А! Василий Иванович! Я тебя как раз и искал, помощь твоя нужна позарез, извини, даже поздороваться забыл! Здравия желаю, товарищ комкор!
– Здоров будь и ты, товарищ комкор! – официально отрубил Чуйков.
– Василий Иванович, так поможешь? Очень прошу!
– Павел Васильевич, разве я могу тебе не помочь? Умеешь ведь уговаривать!
– На том и стоим, Василий Иванович. А просьба у меня простая. Ты ведь с Чибисовым знаком?
– Николаем Евламптьевичем? Знаком.
– Вот. Посодействуй. Мне техники нужны сверх штата! Позарез нужны! В эти морозы мои делают что могут, обморожения пальцев у каждого первого, а не второго! Так я смогу хоть частично восстанавливать людей и держать парк машин в рабочем состоянии. Мне ведь не парадный строй держать, воевать надо!
– Я такой просьбе, конечно, отказать не могу. С комдивом Чибисовым переговорю обязательно. Скажи, как сам дела в армии оцениваешь?
– Хреново я их оцениваю. Духанов – добрейшей души человек, а тут надо давить! Мои по струнке ходят, а тут, в штабе вразвалочку, на всех наплевать, завтра, послезавтра – край будем Хельсинки брать, парадом гулять. Нет! Они серьезно 44-ю дивизию планировали использовать только на параде в Оулу. Я, конечно, молчу, только тебе и только в обмен на услугу, но не тянет Духанов армию. Не тянет.
Глава одиннадцатая
Первые решения
Как жутко, до боли стучат вагонные колеса! Ординарец принес еще чаю, а я в блокноте стал быстро набрасывать главные мероприятия, необходимые для спасения дивизии и своей собственной шкурки. Мне вообще-то понравилось тело, которое досталось. Худощавый, подтянутый, физически хорошо развитый экземпляр, да еще и довольно располагающей наружности. А по поводу того, что он старше меня, ТОГО, так вообще никаких комплексов не возникало. Сколько бы я протянул в доме инвалидов? Вот только не надо мне про то, что в наших домах инвалидов порядки зашибись! Пару лет мучений и все – на свалку. Именно что мучений! А так есть шанс прожить! Ну хоть сколько-нибудь, да прожить. Вот чем я не собирался заниматься от слова совсем, так это писать товарищу Сталину письмо и описывать устройство атомной бомбы. А еще требовать установить на танке Т-34 командирскую башенку. Не надо быть идиотом, чтобы понять, что информации от меня поверят только если я буду заслуживать доверия, и никак иначе. А пока что я просто перспективный комбриг, который или справится с новой должностью, или шею себе сломит. Это такой сталинский подход к кадрам: есть молодой да перспективный, дай ему задачу, справился – повысь и дай задачу сложнее, пока не выйдет на свой уровень. Но если провалишь поручении вождя – не сносить тебе головы! Только не надо говорить, что Сталин ошибок не прощал, головы сносил направо и налево… Не было этого! Тот же комкор Духанов, Михаил Павлович, в Финскую проявил себя плохо, катастрофически плохо. Но расстрелян не был. В начале Отечественной получил дивизию, проявил себя при обороне Ленинграда, дослужился до командарма, стал генерал-лейтенантом. А маршал Малиновский[35]? Тоже под Харьковом потерпел страшное поражение, перевели на армию, исправился, снова дали фронт, провёл несколько блестящих наступательных операций, орден Победы под номеров 8 заслужил по праву!
Тут мои мысли прервали – в купе осторожно просочился комиссар дивизии (их сейчас именовали начальниками политического отдела) с бутылкой водки в руке.
– Что с тобой, Алексей Иванович? Я тебя не узнаю. Давай, по душам поговорим, знаешь, и по соточке примем. За товарища Сталина!
– Наливай.
На столике образовались два стакана, а комиссар совершенно по- рабочему вытащил из карманов галифе кусок черного хлеба и шмат сала завернутые в аккуратную чистую тряпочку, с любовью посмотрел на розовые прожилки, говорящие о свежести продукта, который тут же стал пластать на куски с полпальца толщиной. Для всей полноты картины не хватало луковицы или пары зубков чеснока, но вот и они явились на свет Божий. С этим делом управлялся комиссар мастерски. В каждом стакане плескалось ровно по сто грамм беленькой. Батя буржуазный коньяк за напиток не признавал и пил только водку, тайком предпочитая оной хороший самогон.
– За товарища Сталина!
Выпили. Закусили. Как я принял алкоголь? Да, никогда не пил. Но нас тренировали. Алкоголь действует на мозг. Мозг можно приучить не реагировать на алкоголь. Этим штукам учат работников спецслужб, чтобы пить и не пьянеть, а самому что пьющие говорят слушать и на ус мотать. Мои тренировки на базе группы «Остриё» были построены по подобному принципу, вот только учитывали специфику моего организма. Закалка мозга через …. Мама моя дорогая! Забыл это заумный термин, честное слово забыл! Так! Больше не пить! Как говорил полковник Полковников: «индивидуальный подход во всей индивидуалистической красе». Да! Не быть ему генералом, никто не захочет такое прекрасное словосочетание разрушать! Так что ум мой оставался светел.
