Михаил Якушин, игравший в прошлом году за «Динамо» в хоккей и ставший чемпионом страны, а вообще — главный тренер футбольного клуба «Динамо» и по совместительству тренер команды «Динамо» по «русскому хоккею», стоял у поваленных скамеек вместе с возвышающимся над ним на целую голову Виктором Дубининым — вторым тренером и качал головой. Завтра на большом стадионе должна состояться очередная игра по «русскому хоккею» и команда пришла на тренировку. Вон уже выкатилась на лёд. А тут такой аттракцион.
— Иваныч? Это что за кадр с тобой? — Якушин выкатился на лёд. «Хитрым Михеем» ещё не прозвали, но Вовка его узнал. Вот к кому ему нужно попасть после окончания сезона в канадском хоккее. Он всё же футболист. И с хоккеем у СССР и так всё будет отлично, а вот с футболом будет по-разному. Всегда будут в одном шаге от громкого успеха. Ну, разве золото олимпиады в Мельбурне. Но тогда будет тренером Гавриил Качалин. Да и там всё настолько на тоненького пролезло, что не иначе какой-то бог футбольный подыгрывал.
— Учителей Аполлонов прислал, — огрызнулся Чернышёв и поманил Вовок, — Довольно, ребята. На этом стадионе сейчас тренировка будет. На нашем нельзя, лёд угробим, сейчас побегаем немного, на турниках повисим и обедать поедем. Автобус, наконец, отремонтировали.
Побегали вокруг стадиона, повисели на турниках. Вовка продемонстрировал и выход силой и подъём переворотом и даже недавно освоенную склёпку. Оказался не единственным. Кроме склёпки почти все повторили. Параллельно бегали юноши «Динамо». Далековато было, но один из пацанов был на голову выше остальных.
«Неужели Яшин. У него, кажется, 193 сантиметра. Познакомиться надо», — решил Фомин, но тут Чернышёв глянул на часы и прокричал, все мужики, давайте мыться и строиться, через полчаса автобус придёт, повезут на фабрику-кухню завода «Динамо» обедать.
— Вовка вышел на улицу одним из последних. Рожков в душе три всего, а народу тринадцать человек. Тереться голой задницей среди намыленных мужиков, как делали некоторые, не хотелось от слова совсем. Не то воспитание. Не коммунист. Сегодня дорожную телогрейку, в которой приехал в Москву, Вовка сменил на новое чёрное пальто. Почти новое, пару недель походил. В магазине такого не найти, да и где такие деньжищи взять. Пальто досталось по случаю.
Ну, это целая история.
У Павла Александровича — Вовкиного отца было день рождение. Особо звать в гости не было кого. Пришёл дядя Петя (Тот, что возил их на дрезине к деду на рыбалку. Железнодорожник.) с женой тётей Фросей и их дочка восемнадцати лет — Ольга. Старший сын у Петра Александровича на войне погиб, а средний сейчас в армии на границе с Китаем служит. Войнам там, в Китае, гражданская. Коммунисты воюют с бывшими коммунистами. Вовка точно знал, что вскоре Мао Цзэдун победит, а Чан Кайши сбежит на Тайвань, но делиться этой информацией ни с кем не собирался. Да, никто и не спрашивал.
Уже выпили по паре рюмок, в смысле взрослые и тут Мишка, чёрт бы его подрал, как-то дёрнулся за столом неудачно и опрокинул на пол бутылку с самогонкой. Бросились поднимать и в добавок, и бутылку с водкой уронили. Ещё полгода назад Павел Александрович выпорол бы пацана, и Вовке бы досталось за компанию, но тут мать с Вовкой у него на руках повисли и назад на лавку усадили.
— Не специально же. Хотел тёте Фросе хлеб передать, она потянулась, — вступился за брата Вовка.
— Пух, Пух, — попыхтел чемпион города по борьбе, — А что теперь за праздник без спиртного?
— Вова, сынок, ты сходи к тётке Матрёне, возьми у неё литр самогонки, — сунула деньги и банку мать Вовке.
Вовка быстро встал и начал одеваться, и тут в коридор все высыпали и стали советы давать, как узнать хороший самогон или плохой. Вовка натянул ватник старенький, а дядя Петя и говорит:
— Здоровый парень вымахал. Жених уже, правда, Оля? — Дочь кивнула и засмеялась своим низким грудным голосом. Тоже выпила немного. А дядя Петя продолжил. — И не идёт тебя эта обдергайка. Слушай, племяш, нам тут новые шинели выдали, а старая у меня ещё вполне. Ты забеги завтра, я её тебя и отдам. Швею найдёте, перелицуете и пальтишко себе спроворишь. Будет у тебя красивое чёрное пальто.
Так и сделали. Сходил вечером Фомин к дяде Пете и получил шинель со споротыми пуговицами и в нагрузку ещё и шапку цигейковую, почти новую. Дома отдал матери. Та подёргала, проверяя, не сгнила ли ткань, вывернула и посмотрела внутреннюю сторону.
— Вполне целая, чуть выгорела с лицевой стороны, но внутренняя сторона нормальная — чёрная. Хорошая вещь. Замечательное пальто будет. Собирайся Вовка, пойдём к Светке. То есть к тёте Свете. Она по-божески возьмёт. Я ей кое-чем помогла летом по работе. Должна добро помнить.
Стемнело уже. Часов семь вечера. Оказалось, не далеко. Фомин эту женщину видел один раз, на седьмого ноября на демонстрации, она шла вместе с Фомиными, пела под гармонь частушки задорно, не отказывалась от рюмочки, что из-под полы наливал Павел Александрович. Вообще, весёлая женщина.
Постучали, там что-то прокричали за дверью, и через минуту где-то, появилась эта самая Светка. В халатике и без шапки, оказалось, что и не тётка совсем. Нет, не дядька, но для семидесяти лет Фёдора Челенкова так просто девочка. Лет двадцать пять.
— Ой, да вы с женихом. Здрасьте, меня Света зовут. — Протянула, улыбаясь, руку Вовке. — Свататься пришёл?
— Прекрати Светка, — Мать даже пальцем ей погрозила, — вот, пришли как договаривались, мерку снять и шинелку принесли.
— Здоровый какой, весь в Павла Александровича. И глаза его и волосы вон блондинистые, а уж рост-то и подавно. Тоже богатырём будет. Шинелка-то не мала? — женщина схватила Вовку за руки, вывела в комнату на свет и покрутила туда-сюда.
— Это дядьки его. Там лишко ещё останется. Он не сильно меньше Паши.
— Хорошо. Так жених, раздевайсь. Портки можешь оставить, если хочешь, — и залилась колокольчиками.
— Светка! — сморщилась мать.
— Всё, всё. Вовка, скидывай ватник, валенки и шапку на вешалку и я сейчас тебя мерить буду.
Измерила всего. При этом Вовке показалось, что когда швея его сзади измеряла, то умышленно своей полной троечкой навалилась.
— Всё дорогие товарищи, можете быть свободны. Послезавтра приходите на примерку так же часов в семь вечера. Нужно будет фасон обговорить и предварительно померить.
Послезавтра было четвергом и мать пришла поздно с работы, конец месяца, чего-там не ладилось у них.
— Вов, ты сходи один на примерку, не заблудишься. А то мне ещё суп варить и картошку жарить. Только сильно не задерживайся. Не знаю, как получится. И не слушай её. Вечно шутит. Зато мастерица знатная.
Фомин устал на тренировке и идти не хотел, ноги гудели, но вылезти из коротковатого ватника и заиметь настоящее пальто хотелось. Оделся и вышел в метель. Второй день мело. Пришёл весь, как снеговик и долго отряхивался в подъезде. Нет, подъездом это назвать нельзя. Дом такой же, как у них — четырёхквартирный и маленькие сени или тамбур. Открылась дверь и из полутьмы прихожей раздался весёлый голос портнихи.
— О, Вова, ты чего не стучишь, не заходишь. Боишься меня?
— А должен? — решил подыграть Вовка.
— Не съем. Заходи, раздевайся.
Фомин разделся и зашёл в комнату. Там по всем стульям и спинкам кровати были развешаны уже распоротые, выстиранные и отглаженные куски чёрной драповой материи. Понятно, шинель бывшая.
— Так, модник, скажи, а какое тебе пальто нужно. Вон журнал видишь, посмотри, какое нравится.
Убожество. Мешки. Ни вкуса, ни фантазии. Да лучше в ватнике ходить!
— Тётя Света, а можно мне карандаш и листок бумаги?
— Какая я тебе тётя. Просто Света. — Встала, уперев руки в хорошие такие бёдра тётя. При этом верх халатика, надетого видимо без лифчика, разошёлся, и троечка себя проявила.
— Хорошо, Просто Света. Есть карандаш?
— Держи, — и она протянула Фомину ученическую тетрадку и химический карандаш.
