это верится с трудом. Тощ, бледен, да и вообще на последнем издыхании, как погляжу. Мы-то думали, Агриппина Дмитриевна, он уже и вовсе приказал долго жить!
— Да-да! — поддакнул Дмитрий, ухмыляясь. — То-то было бы славно! Глядишь, и вам бы свезло пристроить вашу красотку Ольгу к какому приличному семейству. А то ведь засидится в девках-то, ха-ха!
Ольга метнула на него испепеляющий взгляд и поджала губы, но смолчала. Я уже был готов обложить этих двоих отборным матом. Однако память Вани услужливо подсказала, что связываться с Шереметьевыми — себе дороже… может пострадать семья. Слишком уж влиятельны, слишком близки ко двору. С этим нужно повременить!
— Благодарю за заботу, — процедила матушка сквозь зубы. — Однако вынуждена вас огорчить. Мой сын жив и, как видите, вполне здоров. Более того, он станет лучшим учеником Академии, помяните мое слово! И все векселя мы погасим, до последней копейки.
— О, не сомневаюсь! — притворно восхитился граф. — С вашими-то талантами, голубушка… К перезакладыванию фамильных ценностей, например!
И весь двор огласилась издевательским хохотом отца и сына Шереметьевых. Однако мать невозмутимо выдержала этот натиск.
— Что ж, раз уж мы все прояснили — не смею вас более задерживать, господа. Как видите, мы собираемся с сыном в дорогу. В Академию!
Граф скрипнул зубами и процедил:
— Ну что же, не смеем препятствовать! Но знайте, Агриппина Дмитриевна, от нас так просто не отделаетесь! Эти векселя — они никуда не денутся. Либо деньги, либо поместье — выбирать вам!
Наконец они направились на выход. Я смотрел, как они садятся в свою роскошную карету. Она была настоящим произведением искусства: отделанная темным лаком, с золотыми узорами и гербом Шереметьевых на дверцах. Кони, запряженные в нее, были под стать — вороные, с лоснящимися боками и гордо поднятыми головами.
Когда карета тронулась, поднимая клубы пыли, Дмитрий высунулся из окна и крикнул:
— До встречи в Академии, Ведминов! Посмотрим, как долго ты там продержишься!
Я стоял, сжимая кулаки, и смотрел, как карета исчезает за поворотом. Внутри меня бушевала буря эмоций: гнев, стыд, решимость. Я, Велиал, один из могущественнейших демонов ада, не позволю каким-то смертным унижать меня и мою… семью.
Ольга подошла ко мне и положила руку на плечо.
— Не позволяй им залезть тебе в голову, — сказала она тихо. — Мы справимся. Мы должны справиться.
Не успела пыль, поднятая роскошной каретой Шереметьевых, осесть, как во двор въехал другой экипаж. Контраст был разительным: если карета графа сверкала лаком и золотом, то этот экипаж выглядел так, словно повидал лучшие дни еще при прадеде нынешнего императора.
Краска на боках облупилась, обнажая потрескавшееся дерево. Колеса, казалось, вот-вот развалятся, издавая жалобный скрип при каждом обороте. Лошади, тощие и понурые, едва волочили ноги.
— Матушка! — воскликнула Ольга, всплеснув руками. — Зачем вы так потратились, наняв карету? Пусть бы ехал на коне!
Агриппина Дмитриевна вздохнула, поправляя выбившуюся прядь волос:
— Много вещей и книг нужно перевезти разом, а не довозить потом. Один раз можно и потратиться. Да и кони те… дохлые!
Я смотрел на этот жалкий экипаж, чувствуя странную смесь эмоций. С одной стороны, демоническая гордыня возмущалась такому унижению. С другой… я ощущал что-то вроде благодарности за эту жертву, на которую пошла семья ради меня.
— Спасибо, матушка, — сказал я, стараясь, чтобы голос звучал искренне. — Я… ценю это.
Агриппина Дмитриевна улыбнулась, в ее глазах блеснули слезы:
— Ох, Ванечка, — она обняла меня, и я снова почувствовал это странное тепло в груди. — Только береги себя там, хорошо?
Слуги начали грузить вещи в экипаж. Чемоданы, сундуки с книгами, какие-то свертки — все это с трудом умещалось в тесном пространстве. Кучер, пожилой мужчина с седой бородой, озабоченно качал головой, явно сомневаясь, выдержит ли его развалюха такой груз.
Пока шла погрузка, матушка настояла, чтобы я плотно позавтракал.
— Дорога долгая, — приговаривала она, подкладывая мне на тарелку блины с вареньем. — Нужно набраться сил.
Наконец, все было готово. Я стоял у экипажа, чувствуя, как внутри растет нетерпение. Новая жизнь ждала меня, полная вызовов и возможностей.
— Ну, с Богом, — сказала матушка, крестя меня.
Я едва удержался, чтобы не отшатнуться от этого жеста, но вовремя вспомнил, что должен играть роль.
Ольга подошла последней. Она смотрела на меня пристально, словно пытаясь прочесть мои мысли:
— Не забывай, кто ты… кто ты теперь! — сказала она тихо. — И зачем едешь туда.
Я кивнул, понимая скрытый смысл ее слов. Да, я помнил о нашем разговоре, о тайнах этой семьи и о том, что мне предстояло сделать.
Сев в экипаж, я в последний раз окинул взглядом поместье. Странно, но я почувствовал что-то вроде… сожаления? Неужели это место за столь короткое время стало для меня чем-то вроде дома?
Кучер щелкнул кнутом, и лошади, кряхтя, тронулись с места. Экипаж затрясло на ухабистой дороге, и я понял, что путешествие будет не из приятных.
Дорога стелилась перед нами бесконечной лентой. Наше имение, затерянное в глуши Московской губернии, отделяли от столицы добрые четыре часа тряски. Я устроился на продавленном сиденье, чувствуя каждую выбоину и ухаб, и принялся рассеянно разглядывать проносящиеся за окном пейзажи.
Поначалу мелькали привычные виды — покосившиеся избушки, словно пьяные мужики, едва держащиеся на ногах; убогие лачуги, прижавшиеся к земле, будто в страхе перед господской плетью; пыльные проселки, извивающиеся, как пересохшие русла рек. Но постепенно картина начала меняться. Все чаще стали попадаться добротные каменные дома под железными крышами, гордо поблескивающими на солнце. Грунтовку сменила ровная мощёная дорога, по которой наш экипаж покатил заметно бодрее.
Вдали уже вырисовывались очертания города. Над морем черепичных крыш, словно маяки в бушующем океане, возвышались многочисленные башни и купола. Между ними, будто диковинные рыбы, сновали юркие дирижабли. Близость цивилизации ощущалась почти физически — воздух, казалось, звенел от напряжения и возможностей.
Вскоре мы свернули с дороги которая вела в столицу и примерно спустя час, перед нами раскинулась анфилада внушительных строений — громада Академии магии. Древние стены из потемневшего камня, хранящие тайны веков, увитые плющом башенки, тянущиеся к небу. Неподалеку виднелись острые шпили Храма духовенства, и приземистые корпуса Воинской Академии.
Наша карета уже почти въехала в распахнутые ворота, когда вдруг прямо перед нами, едва не задев лошадей, вылетел роскошный экипаж. Я еще больше вылез в окно недовольно наморщив лоб. Сверкающий лак, витиеватая резьба, гербы на дверцах
