— О девках, небось, расспрашивали?
— Нет, не угадал, — хозяин улыбнулся. — Спрашивали о шкурах. Где, мол, диких найти, да промен устроить. Навезли они стекляшек и всего такого.
— А ты?
— Я сказал, что на ярманке. Рядом тут она, ярманка-то. По воскресеньям, мол, и дикие приходят, бывает что с мехами. Но, сказал, что со своим бисером они много не наторгуют. Так как дикие наши не то чтобы вовсе дикие и в стоимости пушнины понятие имеют.
— А они?
— Ругались на корешка какого-то, что, мол, надул их, когда сюда сватал. Они с дуру охотниками и вызвались.
Я усмехнулся. Кореша этого я подослал, чтобы ускорить набор команды.
— А ты что?
— Сказал как есть. Дескать, у нас всяко лучше службу тянуть, чем в Нерчинске среди каторжан или в Нижнеколымске в ожидании чукотского нападения морозиться.
— Угу. Давай сюда русские деньги, я тебе нашими выдам.
Он протянул мне четыре полтинника и несколько пятаков. Я дал ему астру.
Глава двадцать восьмая. Пристрелка
Глава двадцать восьмая. Пристрелка
Город быстро узнал о прибытии начальника из метрополии, но виду не подавал. Никаких верноподданнических митингов, никаких делегаций с подношениями предполагаемой новой власти, никаких адресов. Жизнь шла своим чередом, люди спешили на работу, отгружались товары, корабли покидали гавань.
Мне пришло в голову исчезнуть на недельку, чтобы предоставить всё естественному ходу и посмотреть, насколько стабильна созданная нами система? Возможно я совершил ошибку. Возможно, не стоило давать гостям время, чтобы осмотреться. Не столько даже самому капитану, сколько его свите. Но вышло, как вышло.
Я вернулся после довольно сложной контрабандной операции в Лондоне (мистер Слэйтер поселился у нас, а его приятели в Стоквелле оказались теми ещё пройдохами) и долго отсыпался. А утром, приняв ванну, отправился в кондитерскую, чтобы выпить чашечку кофе и прочитать утреннюю газету. Утреннюю, потому что газету я читал утром, а вообще «Виктория» выходила раз в неделю и время суток особой роли не играло.
Листок, формата «Пионерской Правды» наполовину состоял из объявлений, главным образом коммерческого характера, а на треть из разной свежести и разной достоверности коротеньких новостей. Шестую же часть газетной суши занимала какая-нибудь программная статья, продолжающая дело внедрения культурного кода.
В прошлом номере она посвящалась спорам о возможном открытии индейского театра. После успеха с музеем (восемь посетителей в день открытия), тема театра активно обсуждалась среди городской интеллигенции (мы с Тропининым, Ясютин, Шарль, Анчо и три неразлучные креолки). Некоторые из них (Тропинин) предлагали сперва открыть русский театр и сманить актёров из Петербурга, Москвы, Ярославля или Нижнего Новгорода. Другие (Галка с подругами) настаивали на индейском театре, справедливо полагая (с моих слов), что в русском всё одно ставят итальянские и французские пьесы, в то время как красочные представления туземных масок и постановка местных сюжетов могли, по их мнению, неплохо смотреться на сцене и внесли бы свой вклад в мировую культуру.
Лично я держался над схваткой не собирался тратить деньги ни на то, ни на другое. Музей не требовал значительных текущих расходов. Экспонаты лежат, стоят и висят по стенам смирно, кушать не просят, а зарплату смотрителя компания как-нибудь потянет. Иное дело такой неспокойный коллектив как театр. Хотя, наверное, определенный шарм, он городу бы придал.
Дочитать статью в свежем номере я не успел. В дверях возникли Колычев с Царевым. Вряд ли они взяли привычку посещать кондитерскую по утрам. Скорее заметили меня или им доложили и они решили поговорить. Что ж…
— Кофе? — предложил я.
— Не откажусь, — сказал Колычев, а его спутник молча кивнул
Хозяин, не дожидаясь заказа, принёс две чашечки горячего кофе, несколько кусочков сахара и овсяное печенье на блюдечке.
Колычев глотнул кофе, куснул печенье и остался доволен. Успех следовало развить.
— Свежую газету, Борис Игнатьевич?
— Газета? — удивился он. — Английская? Если так, то как она может быть свежей?
— Обижаете. Самая что ни на есть местная газета, — я протянул два последних номера.
— Здесь издаётся печать? — спросил Царёв.
— Надо же где-то публиковать объявления, — пожал я плечами.
Развернув «Викторию», словно мешок с гадюкой, Колычев пробежался глазами по столбцам.
— На каком языке эта газета?
— Можно сказать, что на русском. Вы привыкнете. Вчитаетесь. Букв меньше и слова иногда иначе записаны, но смысл понятен. Дело в том, что зверобои были людьми полуграмотными и сделали всё на свой лад. Ну, а потом все привыкли, не переделывать же?
Колычев пожал плечами и продолжил чтение. Уже зная, где о чём написано, я следил за движением его глаз и реакцией. Колонки под рубрикой «Из Европы пишут» капитан пропускал не читая. На новостях из России его взгляд задерживался, словно что-то выискивая, но так и не находя скользил дальше. Местные новости и объявления Колычев читал внимательно, видимо надеясь почерпнуть полезную информацию. Новость о восстании в Массачусетсе оставила его равнодушным. На известии об основании испанцами Санта-Барбары он усмехнулся. Объявление о благополучном прибытии с острова Рождества шхуны Компании Южных морей с грузом копры заставило его бровь дёрнуться. Информация об отправке экспедиции под командованием Чихотки к терпящему бедствие неизвестному иностранному судну в Чугацком заливе удостоилась одобрительного кивка.
Как я и ожидал, споры вокруг театра не произвели на капитана впечатления, я, признаться, и сам зевал, читая передовицу. Гораздо более любопытный материал помещался в свежем номере.
Большая статья рассуждала о предстоящей парусной гонке и в ехидном ключе напоминала о победителях регаты прошлых лет. По мнению автора статьи, приз в две тысячи рублей (или на новые деньги тысячу астр) никому из них не пошёл на пользу. Один шкипер спился, разбил шхуну о камни и потонул, другой ударился в коммерческие авантюры и разорился в итоге. Третий просто отошёл от дел.
— Как-то вы скоро управились, — заметил я, когда капитан отложил газеты. — Я предпочитаю растягивать наслаждение часа на два.
— Вас тут ругают, — заметил Колычев не без удовлетворения, но вместе с тем с большим подозрением.
— Разрешите? — попросил Царев.
Колычев протянул ему газету и секретарь метнулся к статье, точно ястреб к отставшему от курицы цыпленку.
Оба ещё больше бы удивились, узнав, что автор критической статьи молодая креолка. Хотя Галка пока публиковалась под псевдонимом, я был уверен, что вскоре город обретет своего первого писателя. Она прибавляла в мастерстве с каждой строчкой, но что гораздо важнее переняла от нас с Тропининым сарказм и иронию.
— Автор не прав, — спокойно ответил я. — Шальные деньги возможно и не идут на пользу победителям, но сама гонка сильно способствует развитию корабельного дела. Люди придумывают всевозможные ухищрения, чтобы сделать шхуну быстрее, устойчивее, маневреннее. Изобретают всякие механизмы, позволяющие ловчее управлять парусами, снастями. Меняют крой парусов, высоту мачт. Всё это потом используется мастерами на верфях. Благодаря гонке мы имеем приток матросов и учеников в мореходную школу. Благодаря гонке хлеб апрельского урожая вовремя прибывает на северные острова, а оттуда и на Камчатку, в Охотск.
— В Охотске мне что-то говорили о привозном американском хлебе, но я не особо доверял слухам, — заметил Колычев.
Царев тем временем лихорадочно бегал глазами по строчкам, пытаясь, видимо, отыскать в статье какой-нибудь компромат.
— В своё время гонка собственно и затевалась, чтобы обеспечить северный завоз, — добавил я. — Ну, а кроме того, это большое культурное событие. В городе к нему готовятся, устраивают праздник на Поляне. Приходят вожди соседних племен…
