— Почему бы не заставить газету написать правду? — выглянул из-за газеты секретарь.
— Зачем? — я вскинул брови. — Автор высказал собственное мнение, а я, если время появится, напишу ответ. Читателям будет интересно узнать разные точки зрения.
— Знаете, господин Емонтаев, — Царев сложил газету и положил на стол. — Вам может быть и доставляет удовольствие, когда про вас пишут всякие домыслы. Но мне такое положение кажется опасным.
Он взглянул на капитана в поисках одобрения или возражения. не получив ни того, ни другого, продолжил уже не так уверенно:
— А ежели завтра они начнут подвергать сомнению петербургские распоряжения?
— На моей памяти ни разу такого не случилось, господин Царев.
Я опустил тот факт, что на моей памяти до нас не доходило ни одно петербургское распоряжение.
— Не случилось, так скоро случится, — дожимал секретарь.
— Бросьте, Царев, — усмехнулся я. — Петербургские распоряжения не смеет критиковать даже европейская пресса.
— Мне послышался нехороший намек, — капитан вскинул брови.
— Да и вообще о чём тут спорить! — вдохновленный поддержкой продолжил Царев. — Согласно закону, любая печать должна проходить цензуру.
— Мы же не губерния, не провинция и даже не уезд и не волость, — сказал я. — У нас нет начальника, который проверял бы пробный оттиск. Не возить же каждый выпуск в Россию? Объявления устареют.
— Теперь у вас есть кому проверять, — осторожно заметил Царев. — Извольте сообщить, где расположена типография.
Не много ли он на себя берет? Я взглянул на капитана, тот улыбнулся, но промолчал. Что ж, господин секретарь, жаждете войны?
— Улица Алеутская, дом семь, — назвал я адрес, куда съехала типография из конторского здания.
— Улица Алеутская, — проворчал Царев.
— Она рядом с Чукотской.
В следую же пятницу газета не вышла. В холле типографии, где обычно принимаются объявления и встречаются корреспонденты с редактором сидел бородатый десятник по фамилии Бушков. Он с некоторой долей вины посмотрел на меня, мол, служба и промолчал. Зато Хараган, исполняющий обязанности редактора, оказался более разговорчив.
— В четверг этот казара секретарь прислал вот их, — он показал рукой на десятника. — И приказал предоставить ему пробник.
— А ты что?
— Я принес, а он даже читать не стал. Потребовал с меня денег за подпись. Ну я, как мы и договаривались, отказался платить. Тогда он сказал, что закрывает газету.
— А капитан?
— Капитана там не было.
В то, что Колычев оказался обыкновенным вымогателем и взяточником, но достаточно хитрым, действующим через секретаря, верилось с трудом. В этом случае парочка взялась бы в первую очередь за меховую компанию, за её руководство. У них и полномочия были как раз по части коммерции, а не цензуры. К тому же именно в компании крутились огромные деньги, а газета пока что была убыточной. Тем не менее как раз Комкова никто не трогал, даже намеков никаких не подавал. Так что поразмыслив я пришел к выводу, что Царев или Колычев с его помощью, хотели показать, кто тут главный… расставляли, так сказать, точки над i.
Мы легко могли обойти запрет, устроив типографию в любом другом месте, в Эскимальте, в одном из многочисленных городков, на хуторе, в фактории. Но я решил посмотреть, что будет дальше? Многие в городе уже привыкли к газете. У людей появится повод к недовольству. Вот и отлично. Что имеем, не храним, потерявши, плачем. Пусть почувствуют на себе длань самодержавия. С другой стороны, существовала опасность, что мою инерцию могут признать за слабость.
Чтоб это исправить следовало осадить Царева. Если война нужна Колычеву, пусть он выступит в открытую, не прикрываясь жалким миньоном.
Повод нашелся на следующий день, когда секретарь позволил себе не заплатить за обед и выпивку в трактире «Тыналей».
— Мне пришлось оплатить ваш счёт в таверне.
— Старый дурак чукча прибежал к вам жаловаться?
— Ничуть. Просто у нас с ним договор. Я оплачиваю все счета гостей, если они отказываются платить.
— Зачем?
— Ну, это справедливо, по-моему. Ведь он не может набить вам морду и выкинуть на мостовую, не может заставить отработать хлеб распилкой дров или мытьём посуды.
На самом деле Тыналей, несмотря на возраст, был настоящим эрмэчином и запросто мог скрутить Царёва в бараний рог. Но эскалация была пока не в наших интересах.
— Вот ещё! — фыркнул секретарь. — От него не убудет.
— Конечно, не убудет. Он богаче нас с вами, — соврал я. Соврал на счёт своей бедности, разумеется. — Я что хочу сказать, он не может набить вам морду, но я могу. Так что постарайтесь оплачивать счета, господин секретарь.
Империя нанесла ответный удар через день. В особняк прибежал десятник Бушков и передал через горничную приглашение от капитана посетить его как можно скорее. Хотя это звучало именно как приглашение, я понял, что назревает какая-то стычка. Так и вышло.
— Хотелось бы разобраться, как тут устроено питейное дело, — сказал Колычев.
— Обычно. В смысле все держится на обычае. У нас не принято продавать хмельное диким, ну то есть тем диким, которые живут в дикости, а которые цивилизованные, те имеют полное право. А в городах не принято торговать на отлив. В тавернах же и кабаках, продажа свободна.
— Кто держит питейный откуп? — спросил меня Колычев.
— Всякий желающий может сидеть вино.
— Это непорядок.
— По-моему непорядка как раз больше с питейным откупом. Сколько голов на нём сложено.
— Чересчур вольные речи. Кстати, среди моих наставлений есть высочайшее пожелание разобраться с делом иркутского откупщика Бичевина. Он бежал из-под ареста, как вам возможно известно, поднял бунт, злоумышлял против прокурора. Согласно донесениям с Камчатки, беглец скрывается где-то на американских берегах. И мне отчего-то кажется, что начать поиски нужно с поселения, которое вы именуете Викторией.
— Насколько я понимаю, дело давнее, а того прокурора после жалоб местного купечества отправили в отставку.
— Произвол прокурора не отменяет умысла против власти, — строго заметил Колычев.
— Пойдемте, — вздохнул я. — Так и быть, покажу вам Бичевина.
Мы прошли вверх по Охотской улице, миновали новостройки под Каменной горкой, перевалили через неё саму и ближе к восточному окончанию Острова вышли к кладбищу.
— Вот, — я показал крест с именем и инициалами. — Старик прожил долгую жизнь и умер, окруженный заботой.
— А его сообщники?
Я провел капитана чуть дальше и показал на два других креста.
— Насколько я знаю, их было двое. Один умер от перепоя, второй от старости.
Я не упомянул корабельщика Кузьму, который до сих пор хозяйничал на старых верфях, а также Кирилла, которому все трое покойников отписали имущество за неимением собственных детей, а старый купец передал ещё и фамилию. Теперь Кирилл Бичевин стал одним из местных богатеев. Он владел кораблями, винокурней, паями в других компаниях. Хотя и предпочитал ходить шкипером на одном из своих кораблей.
Тем временем в Эскимальт прибыл Чихотка с тревожным сообщением, что со спасательной экспедицией в Чугацкий залив он опоздал. Затертое во льдах неизвестное иностранное судно было освобождено другим неизвестным иностранным судном. И оба они ушли в неизвестном направлении.
С этим «неизвестиями» в город наведался Тропинин. Он нашел меня в музее, в холле которого как раз монтировали скелет кашалота. На манер прочих музеев естественной истории, мы решили выставить у себя местного левиафана. Скелет на мой дилетантский взгляд походил скорее на ихтиозавра чем на кита. Его с трудом удалось собрать вновь после разделки и обработки костей. Дело оставалось за малым: закрепить это всё в нужном порядке.
Вид костей некогда мощного животного настроил Тропинина на философские размышления.
