Возле пирса собирались знакомые, болельщики, подбадривая команду и расспрашивая о новостях. Обычно шкипер успевал только мельком переговорить с роднёй, бросить несколько пафосных слов толпе. Но у Береснева здесь родни не было, а на болельщиков ему было плевать, поэтому он таскал кули наравне со всеми. Пара матросов взваливала куль на спину товарищу, тот переносил его по коротким сходням и укладывал на вагонетку. Не прошло и часа, как "Архангел отвалил от пирса и, подняв кливеры, потянулся к выходу из гавани.
Работники Комкова криком разгоняли толпу и толкали вагонетки к компанейским складам, стараясь освободить их до похода следующей шхуны. Вагонетки, кстати, бегали по рельсам и могли за раз перевозить пятьсот пудов груза силой всего пары человек или лошади. Это тоже было новшеством Тропинина.
— Признаюсь, это увлекательно, — заметил Колычев. — Но почему гонка проходит в начале лета? Разве хлеба успевают собрать?
— В Калифорнии собирают два урожая в год, — ответил я. — Первый собирают в мае, его и развозят по островам, в Охотск и на Камчатку, вместе с остатками прошлогодних запасов. Обычно после зимы цены растут, а мы их сбиваем крупными поставками.
— Сколько же нужно крестьян, чтобы снабжать оба побережья? Где столько пахотной земли?
— О! Земли в Калифорнии сколько угодно. Тамошние природные жители хлебопашеством не занимаются. Предпочитают собирать ракушки на отмелях и ловить рыбу. А что до крестьян, то их удивительно мало. Думаю чуть больше двух сотен семей.
— Всего? Это же несколько деревень.
— Наши крестьяне не селятся плотно, так что настоящих сёл всего три, по одному в каждой долине. Многие предпочли поселиться особняком. И, заметьте, этих двух сотен семей хватает, чтобы прокормить… ну где-то тысяч пятнадцать уже, если не считать туземцев.
Да, на пятнадцатый год поднятой целины нам удалось, наконец, вывести колонии на самообеспечение. Поэтому вместе с гонкой я втайне от всех праздновал День Освобождения От Великой Обузы. Именно в эту весну сельское хозяйство Калифорнии и колониальная торговля впервые должны были покрыть все насущные продовольственные потребности наших колоний, равно как и имперских портов. В это лето я не повезу на своем горбу ни пуда пшеницы, ни фунта сахара, табака, кофе или чая. С железом тоже проблему удалось снять. Домны начали давать чугун приличного качества из местной руды, а печи Тропинина (в наше время их называли мартеновскими) переплавляли этот чугун и сыродутное железо в сталь.
За мной пока оставалась парусина и пенька. Но если ужаться, я мог освободить себя и от этого груза. Местное производство набирало обороты, к нему добавлялись поставки из Азии. В конце концов наши корабелы могли выдержать небольшой рост цен, если придется все возить из Китая. Что я пока не собирался выпускать из рук, так это поставку мехов на европейские рынки, скупку предметов роскоши, искусства, а также технических новинок. Но это был процесс скорее творческий.
— Кстати некоторых индейцев нам удалось приохотить к хлебопашеству. Компания выкупает пленников обоего пола, так называемых калги, и приставляет их батраками к зажиточным крестьянским семьям, а те потом охотно женятся на мужицких дочках или выходят замуж за сыновей. Раньше это ремесло не считалось почетным, но сейчас крестьянин живет не хуже горожанина: имеет несколько лошадей, ездит на двуколке, покупает на ярмарках лучший китайский товар. У некоторых столько денег, что их начали приглашать в компании.
— Неужели? — удивился Колычев. — Но как такое возможно?
— Ну, смотрите. Если на российские деньги, то крестьянин получает по пятидесяти копеек или даже рублю с пуда зерна. Перевозчик накидывает еще рубль-полтора с пуда, если до Охотска. Ещё около рубля набегает на расходах по погрузке, потерях при порче, купеческих наценках, помолу и прочему. Охотский или камчатский житель покупает муку по три рубля за пуд. Что в два-три раза дешевле того, что привозили раньше из Иркутска. Мало того, иногда получается выгодно поставлять зерно из Охотска дальше в Якутск.
Теперь посмотрим на объемы. Крестьянин с семейством отводит под хлеба около двадцати пяти десятин. Собирает с каждой в среднем по сто пудов хлеба. При двух урожаях в год получается что-то около пяти тысяч пудов. Из них десятую часть он оставляет для посева, а десятую часть для кормов и собственного потребления. Остальное продает нашим скупщикам или на Калифорнийской сельской ярмарке. Получает на руки от двух до четырёх тысяч рублей. Это только за зерно. А еще есть овощи, птица, яйца, мясо, молоко, шкуры, шерсть. Некоторые выращивают хмель, лён, коноплю. Мы покупаем сырье для производства канатов и парусины в любых количествах.
Поняв, что поймал вдохновение, я наполнил бокал хересом и отсалютовал собеседнику.
— Годовой доход на одно хозяйство приближается к пяти-шести тысячам рублей. Это на шест-семь членов семьи и пару батраков. А у нас, заметьте, компанейский капитан, ну то есть шкипер, обычно получает рублями тысячу в год.
— Шкипер? Тысячу?
— Здесь привыкли к большим деньгам, потому что раньше всё стоило очень дорого, — пояснил я. — Так вот, значительная часть крестьянского дохода уходит на приобретение необходимых для ведения хозяйства товаров, удобрений, остальное на одежду, предметы быта, лакомства, развлечения и прочее. Наш крестьянин может позволить заплатить учителю и за визит лекаря. Правда с докторами у нас беда. Их попросту нет. Хотелось бы иметь по одному практикующему врачу на сто семей, но пока вся медицина сосредоточена в госпитале Виктории, а на селе услуги предлагают весьма сомнительные личности.
Колычев задумался. Выпил вина, съел небольшой банан. И все время что-то обдумывал.
— Хотите сказать, что ваш землепашец получает урожай сам-десять? — неожиданно спросил он.
Как и всякий дворянин, имеющий поместье, он кое-что понимал в сельском хозяйстве.
— Около того, — я пожал плечами.
— Как такое возможно?
Я улыбнулся и, оседлав свой любимый конек, принялся загибать пальцы.
— Во-первых, удобрения.
— Удобрения?
— Мы продаём крестьянам удобрения. Его изготавливают из дохлой рыбы, оставшейся после нереста или отходов от рыбного промысла, аммиачной воды, которую получают в качестве побочного продукта при дистилляции дерева или угля, остатков селитряных куч, угольной крошки, гуано.
— Гуано?
— На некоторых островах птичий помет слежался за многие века и превратился в камень. Это и есть гуано. Отлично удобряет землю.
Всё это на фабрике смешивается с торфом и получается отличная добавка к природным веществам. Правда почвы везде разные по составу и нужно проводить опыты, где какие пропорции использовать. Этим у нас занимается особая лаборатория.
Во-вторых, мы приучили людей сортировать зерно, отбирая самое здоровое и крупное для посева. Кроме того, у нас есть опытные делянки, на которых мы проращиваем зерно после различных экспериментов. Например, отбираем то, что выжило после засухи и вновь сеем его на засушливой земле. Этим так же занимается лаборатория. Что до овощей, то через использование рассады удалось добиться больших урожаев. Мы смогли выращивать даже китайский ревень.
В третьих, техника. Мы уже разработали косилку, которая помогает обрабатывать в два раза больше земли, чем ручная коса. Собираемся доработать её под уборку хлеба. В четвертых — орошение.
— Орошение?
— Полив. Вода — основная проблема на юге. Мы роем колодцы, прокладываем системы акведуков, водонапорных башен, особых труб, вода в которых просачивается через малые дырочки и напитывает землю.
— Любопытно, — кивнул капитан.
— В-пятых, разумное чередование культур. Наша лаборатория рекомендует засевать бобовые культуры один раз через два посева пшеницы. Крохотные организмы, что живут в корнях бобовых культур, улучшают качество почвы. Хотя, если использовать гуано, этого не потребуется.
