Я снял с плеча ящеренка, поцеловал в морду и опустил на пол, слегка подтолкнул в толстый зад.
– Иди, бегай во дворе. Тебе не стоит слушать про убийства мобов. То плохие мобы. А ты замечательный.
Ящеренок прыжками вынесся через раскрытую дверь во двор, Синенко сказал серьезно:
– Не волнуйтесь, сейчас все поймем и решим.
Голос его прозвучал зловеще, хотя это я могу и сам интерпретировать по своей хозяйственности и подозрительности.
Карлашев ушел в гостиную, мы услышали, как присвистнул там. Синенко сказал мне дружелюбно:
– Пойдем посмотрим. Хотя для тебя это и просто дикая новость, ты никого из них не видел, но все же полюбуйся, что они с твоей мебелью сделали.
– Запачкали? – спросил я в панике. – С ногами на диван?
Он хохотнул:
– Увидишь. Как бы впервые. Ты ж ничего не видел, ничего не слышал? Как те три обезьяны?..
– А что третья?
Он взглянул на меня пронизывающим взглядом.
– Быстро схватываешь. А третья «никому ничего не скажу». А ты, похоже, все три. Многообезьянник. В смысле, многостаночник.
Я перешагнул порог и в самом деле ахнул без всякого притворства. Стена вся в дырках. Останься там на несколько секунд дольше, нашпиговали бы свинцом, как говорится, хотя пули давно уже без свинца.
Я ощутил, что меня снова начинает потряхивать пережитое, Синенко делает вид, что рассматривает залитый кровью пол, распластанные тела, но наблюдает за мной остро и неотрывно, этому наверняка тоже учатся в полицейских академиях.
Мариэтта прошлась вдоль стены, стараясь не вступать в лужи крови, что все еще растекается, обиженная, что не дают свернуться.
– О-го-го, – произнесла она озабоченно, – эти ребята любят стрелять… Что здесь еще не изрешетили? Потолок?
Синенко, не глядя, указал большим пальцем вверх.
– Туда тоже выпустили очередь. Но не прицельно, видишь?
– Да, – согласилась она, – кто-то уже в агонии нажал на спуск. После того, как некто всадил пулю ему прямо между бровей. Прекрасный выстрел!
– Какие сволочи, – сказал я плачущим голосом.
– Правда? – спросил Синенко.
– А что, не видно? – вскрикнул я. – Они всю телестену поковыряли! Смотрите, ее придется менять почти целиком!..
Карлашев и Синенко переглянулись. Я ощутил, что допустил оплошность, перешагивая через трупы и мало обращая внимания на залитый кровью пол, дескать, отмыть легко, а за телевизор платить придется. Хотя, конечно, страховка покроет…
– Сейчас прибудут эксперты, – пообещал Карлашев. – Заодно оценят и ущерб. Хотя этой ерундой вроде бы должны заниматься страховые компании?..
Синенко хмыкнул:
– Да сейчас все так быстро меняется. Как думаете, что здесь стряслось?
– В целом? – спросил Карлашев. – Задайте вопрос полегче.
Мариэтта сказала сердито:
– Можно только предполагать… И то по частям. Вот у этих двух, что один напротив другого, возник конфликт с этим вот третьим… Видимо, тот успел выстрелить первым, поразил вот этого, он ближе и опаснее, второй ударил его рукоятью пистолета, но, истекая кровью, этот успел и во второго всадить три пули…
Карлашев поморщился.
– Как-то все сумбурно… но, согласен, другие варианты выглядят так же неуклюже. Видимо, ссора у них завязалась неожиданно. Потому и такой некрасивый результат.
Она усмехнулась:
– Вы эстет, Петр Васильевич. Красивый – не красивый… Нам главное, чтоб правдивый.
Синенко уточнил:
– Правдоподобный.
– Для начальника участка? – спросила она. – Или прокурора?
Он кисло отмахнулся, не желая в присутствии подозреваемого раскрывать корпоративные секреты.
Карлашев сказал с иронией:
– Такого в моей практике еще не было. Четверо в лужах крови, а хозяин слушает музыку! Ничего не видел, ничего не слышал… Как такое может быть?
Синенко посмотрел на меня весело.
– Теоретически может. Потому того, что мы обнаружили, мало для обвинения. Давайте искать…
– А что скажет хозяин дома? – спросил Карлашев.
Синенко ответил вместо меня:
– Ничего не видел, ничего не слышал. Наушники у него видите какие? Не услышишь и атомный взрыв. Я бы этих меломанов только за такое извращение сажал! Ишь, слушать «Дорогой Водана» и смотреть футбол!.. А пули сюда не долетали. И хотя я сам в такое не верю, но суд, хоть и поверит нам, а не ему, все же потребует более весомых доказательств. Им вообще подавай железобетонные. Слишком уж надеются на технику!
Мариэтта сказала едко:
– Прямых улик!.. Но здесь столько наворочено, что на этот раз точно найдем.
Карлашев поинтересовался:
– На этот раз? Значит, он уже в чем-то был замешан?
Синенко сказал весело:
– Нет, конечно! Он всегда либо примус починяет, либо вышивает крестиком, а вокруг все зверски убивают друг друга и забрызгивают стены кровью.
– И мозгами, – добавила она ядовито.
Карлашев посмотрел на меня с великим уважением. В проем двери опасливо заглянул ящеренок, слишком много чужих людей, но пересилил страх и, стремительно преодолев разделяющее нас пространство, взбежал по моей ноге, цепляясь острыми коготками, уселся на плече, прижимаясь к моей теплой вроде бы шее, и смотрел на всех сверху уже победно и бесстрашно.
– Какой толстый геккончик, – сказал Карлашев.
– Это не геккон, – уточнил Синенко.
– А кто?
– Нильский крокодил, – пояснил Синенко. – Сейчас модно держать дома карликовых животных. Табуны коней ростом с кошек, слонов и носорогов, что мельче добермана…
Карлашев обронил:
– Я слышал насчет тираннозавра…
– Врет, – ответил Синенко убежденно. – Станут этому жуку тираннозавра восстанавливать! Подумаешь, олигарх…
Карлашев обошел меня со всех сторон, внимательно рассматривая ящеренка.
– А нельзя у него спросить? – сказал он. – Я читал где-то, в глазах остается все, что видел… недавно. Если эта штука…
– Это не штука, – огрызнулся я, – а член моего общества!
– Но если он сидел здесь и все видел…
– То экспериментальная техника, – ответил Синенко с сомнением. – Кто нам ее даст…
– Это я не дам, – отрезал я. – Это Яшка!.. Я вас по судам затаскаю!.. В Гааге сядете вместе с Милошевичем и Ашаном Гагеным!.. А потом вас там же нечаянно удавят.
Карлашев сказал примирительно:
– Ладно-ладно, это только предположение. Что твоя дурная ящерица могла увидеть?
– Не куплюсь, – заверил я. – Видел что-то Яшка или не видел, я не разрешу спрашивать без адвоката. А его адвокат, как и папа, это я. И вообще он еще несовершеннолетний.
Мариэтта выглянула в окно, просияла так, что видно даже со спины и ниже.
– Ура, прибыли эксперты. Заберут трупы, а по ним всю подноготную этого жука узнают. Сейчас такой уровень криминалистики, по одному плевку узнают адрес и даже любимый сорт кофе!
Я буркнул:
– Это и я могу.
Карлашев заинтересовался:
– Что именно?
Я указал на ближайший труп.
– Этот вот, судя по характерной позе, в которой упал, белый мужчина, год рождения тысяча девятьсот восемьдесят пятый, февраль, двадцать третьего, дважды состоял в браке, один ребенок, прописан в Южном Бутово по улице Изюмская, дом семьсот первый, квартира сорок шестая… что блестяще подтвердится найденным в кармане убитого паспортом.
Синенко, что слушал с раскрытым ртом и все большим изумлением на лице, разочарованно хмыкнул и повернулся к Мариэтте:
– Проверь, вдруг там у него в самом деле паспорт.
Она буркнула:
– Если и есть, то фальшивый.
– Сейчас все фальшивое, – поддержал я горячо. – А в продуктах нитраты и гэмэо! Как жить, не представляю. Хорошо хоть, женщины все те же! Как были хитрыми, так и остались.
Со двора в гостиную начали заходить эксперты с чемоданчиками в руках, еще с порога достали всякую хренотень и начали то ли фотографировать, то ли просвечивать всех и вся в доме невидимыми лучами смерти.
Один, похож на их начальника, внимательно посмотрел на трупы, перевел испытующий взгляд на меня.
– Чистая работа, – одобрил он. – Высокий профессионализм!.. Давно такого не видел. Вы хозяин? Похоже, завалены заказами?
– Че? – спросил я с непониманием.
– Работу даже на дом берете, – объяснил он. – Другим приходится выезжать на место.
Синенко попробовал вытащить нож из столешницы, не смог, покачал головой.
– Крепкие сюда явились ребята. Чем же ты их заинтересовал?
– Шутите? – сказал я нервно. – Вы смотрите, что у меня пропало!.. Столовое серебро на месте?
Он хмыкнул:
– У тебя были серебряные ложки?
– Нет, – ответил я. – Но чего же они тогда туда лазили? Вдруг да подкинули? А потом скажут, что я у них украл!.. Или это вы мне подкинули?.. Я теперь никому не верю, везде коррупция и отток капитала!
Он проговорил:
– И нарушение прав человека, верно?
– Вот-вот, – сказал я горячо, – неотъемлемых и незыблемых. Как Вандомская колонна!
