— Астраханскую. Хана Кичи Мухаммеда. Не одним, конечно, воевать. Вместе с Касимом и Махмудом.
— Не пойдут они. Махмуда сейчас ногайцы заедают, как гнус, а Касим без старшого брата не пойдёт.
— А мы их постараемся уговорить. Мне встреча нужна с Касимом. Он в Рязань часто ходит?
— Как в Звенигород засобирается за податью, так и заходит в Рязань. Он дань сам собирает. Не доверяет никому. Тут его подворье стоит. С последним поездом зерна поедет.
— Понятно, значит тут ещё, в Касимове?
— Тут, куда ему деться. Со своими соколами зайцев да лис гоняет в степи. Любит он это дело. Предыдущий князь рязанский, Иван Фёдорович тоже любил с Касимом соколов пускать.
— И я люблю. Отправьте к нему гонца с приглашением на охоту. Завтра же.
— Сделаем, Михал Федорович.
— К слову… Мы своё зерно тут оставляем. Я с Москвой из своей мошны рассчитался.
* * *
Спалось мне после баньки и мёда пенного очень хорошо. С зорькой встав, я сделал ежеутренний комплекс упражнений для тела и духа, спустился в мыльню и помылся. Утро было прохладным. Близилась осень. А в бане было тепло.
Толстые брёвна и маленькие окошки со ставнями, закрывавшимися изнутри, не давали ей остывать. Да и очагу, обходившая двор стража, не дала загаснуть. На втором этаже спала караульная смена. Я распорядился устроить пока так, пока не построят баню при казарме. Дверь из парилки в мыльню была открыта, и помылся я в тепле.
— Нужен душ… — Подумал я, поливая себя из тяжёлого деревянного ковша.
В предбанник, где я одевался, зашёл ключник.
— Здрав будь, Михал Фёдорович. Какие будут указания? — Спросил он, с опаской поглядывая на меня.
— Спаси Бог, Федот Кузьмич. Ты писать, читать умеешь?
— Грамоте обучен, и нашей, и греческой.
— Тогда так… Заведём пластины деревянные с воском для письма, на которых я тебе буду писать то, что надо сделать. На стене ларь небольшой повесь. Там лежать будет. А ты на ней будешь помечать, что сделал. И трость не забудь приладить к доске. На верьве. Чем писать. Кузнец есть на дворе?
— Нет, Михал Фёдорович. Все в ямщицкой слободе. По указанию, князя… — он глянул на меня.
— Это правильно. Что просить хотел… Меня по батюшке величай токмо прилюдно. А так, зови — князь. Скажи всем. Неча воздух толочь. И поклоны, — токмо прилюдно. И то, не в пояс. И ещё всем скажи… Никого из людишек сгонять с работных мест не думаю. Коли хорошо дело будет правится, не трону, а коли нет — на конюшне поучатся. С тебя спрос будет особый. Провинишься, — не обессудь. Особо, ежели в казнокрадстве, либо в чем ещё похожем пойман будешь. Как поймаю, сразу на кол. А уж потом…
Подённый отчет о расходах будешь на такой же восковой пластине чертить, и Николке Фомину передавать. Моему порученцу. Челядь вся должна быть тверёзая. За воротами пусть хоть зальются. С запахом в урочный срок учую — запорю. И тебя, и виноватого. И чтобы праздно ходющих видно не было. Всем, кроме тебя, передвигаться по двору бегом. Ежели порожние. Всё понятно?
— Понятно, князь.
— Добре, — сказал я. — Свободен. Да… Плотники есть?
Он качнул утвердительно головой.
— Сделайте два табурета с упором для спины, как у моего княжьего престола. К завтрему. Начните ставить такую же баню для служилых и дружинников. Так на так. Пристройте к «дружинной обители».
— Сделаем, князь.
— Иди. Да! — Вспомнил я. — Настелите в бане деревянные полы. И выскоблите их, чтобы босыми ногами ходить и заноз не загнать.
Федот вышел из бани, столкнувшись с моим сотником. Тот ждал снаружи, пока я договорил с ключником.
— Строг ты, Михал Фёдорович, с людишками. Разбегутся.
— Пусть бегут. Ты догонишь.
— Догоню, — Гринька засмеялся.
— Готовься. Скоро к Хану Касиму поедем. Подбери самых крепких и телом, и духом. Татарва — будет обязательно насмехаться, и задираться, и ждать нашего гнева, чтобы потом предъявить обиду.
— Говорил ты уже…
— Не перебивай. Повторение — мать чего?
— Учения.
— Вот! Выучил. Молодца. Продолжай натаскивать дружину на толкание лошадьми. Лошадь дура, чо ей предъявишь? Как поедем на охоту, надо сделать так, чтобы мы с ханом остались одни. Я сигнал дам, а ты отожмёшь от Касима охрану. Они нагличать станут. В свары не вступайте.
— Понятно, князь.
— Остальное по расписанному. Покажи листы с уроком.
Григорий достал из висящей на плече сумки, типа планшета, обтянутую кожей деревянную папку с исписанными мной листами пергамента.
— Какой урок седня изучаете?
— Сабли. С утра к встрече с Касимом будем готовиться. Уже начали. А после обеденного сна — сабли.
— Хорошо. Приду посмотреть. Работайте с двумя саблями. Сон не больше двух скляниц. Дал команду звонарю? Колокол и склянку с песком поворотную на караульной башне повесили?
— Так точно. С полудня бить начнём через две скляницы.
— Молодец, по уставу отвечаешь. Устав с дружиной учить ежедневно. После вечёри. Особенно по караульной службе. Иди. Позовёшь мне… А, не надо. Стоит уже.
Сотник вышел. Зашёл тайный приказчик. Завёл я в своей княжеской административной структуре такой чин.
— Здрав будь, командир.
— И тебе не хворать.
Николай Фомин, как услышал, что я назвал себя «командиром», в шутке под стенами Новгорода, так меня и называет, когда мы вдвоём, или при дружине. При народно — князь. Мне эта его осмотрительность понравилась, и я провёл с ним проверочную беседу. Мне он показался смекалистым и в меру циничным.
Я предложил ему должность начальника тайного приказа. Пока в единственном числе. Официально он уже месяц числится у меня, как порученец. О его тайной миссии никто не знает и знать не должен.
— Сказывай, что вчёра в бане воевода с боярами гутарили?
— Да ничего особливого… Токма, когда ты ушел, боярин воеводе говорит: «Он ненадолго тут, поэтому задницы перед Василием будет рвать и свою, и чужие».
— Правильно говорит, — засмеялся я. — И всё? Вроде долго сидели. Воевода то что?
— Воевода крякнул, и стал себя веником так охаживать, что аж мне жарко стало. Я ж приоткрыл задвижку-то, а из дыры пар мне в морду как… саданёт.
— Травма на производстве, — сказал я тихо, а громко, — к лекарям загляни в городке, мазь от ожога спроси. Спросят, скажи: «на каменку плеснул неловко». Грех не использовать повод познакомиться тебе с ними. Через лекарей много что про жителей узнаешь, а особо про бояр. Скажешь им, что у меня колено ноет от старой раны. Это ежели спрашивать будут: «как здравие?». С чего начнёшь?
— Пройдусь по городу. Послушаю. Сам поговорю.
— Много не плети. Не выдумывай. Про меня рассказывай нехотя, если спрашивать будут. Про удаль мою — можешь приврать. Без лихвы, токма. Обрати внимание, на тех, кто расспрашивать станет.
— Понятно, командир.
— Сильно не ври, а то поймут, что мой, и сгинешь.
— Понял, командир.
— Не повторяйся. Не люблю.
— Есть!
— Всё. Работай. Ко мне заходи каждое утро и вечор. Ежели вдруг что-то сильно удивительное увидишь, и придётся следить в ночь, пришли любого мальца с любым словом.
— Каким?
— Любым. «Покупаю лошадь», — на пример. Или: «нашёл интересные книги». Ты, кстати, высматривай книги с рисунками и описаниями мест, земель чудных и местных. Спрашивай, где что в этих землях лежит. Лекарные книги. Про травы лечебные.
— А зачем тебе, князь?
— Хвори лечить. И посмотри за теми дворовыми людишками, что со двора выходят. Куда идут, с кем встречаются. Всё. Ступай.
Мы вышли из «бани», ставшей на время моим кабинетом.
— «Надо приказную избу поставить с выходом прямо на улицу. Там и кабинет себе отвести», — подумал я.
Осмотрев двор, и не увидев Григория, я подошел к привратнику и сказал:
— Ну ка, стукни в железо. Одно послушаем, как играет.
Тот взял в руку висящий молоток и вдарил по толстому железному листу. Это я вчера распорядился повесить.
Вдарил он сильно, со всей «дури». Я пожалел, что стоял рядом. С тоской понимания своей глупости и морщась от звона в голове, я посмотрел на довольного парня.
