— Молодец, сказал я. Так бей, токма, когда ворог перелазить частокол будет. В остальных случаях… Не горячись.
Прибежал Григорий. Увидев меня, скорчившего гримасу от болевого шока, он подскочил к парню и заехал ему в ухо. Парень удивился.
— Как сказано в уставе, надо звонить? Какие сигналы? А ты как?
— Мне сказал князь: «Стукни», я и стукнул. Кабы он сказал: «Позови сотника», я бы с переливом отстучал.
— Да, Григорий… ты это… погорячился, — усмехаясь сказал я.
Григорий потоптался и сказал часовому:
— Звиняй. С меня жбан квасу.
— Два, — сказал ушлый часовой, потирая ухо.
— Лады, — вздыхая, и глядя на меня, сказал Гринька.
Рукоприкладство я разрешил только после разбора, и то, разумное. Не «колечливое». А от такого удара в ухо и оглохнуть бойцу недолго.
Я похлопал одобрительно Гриню по плечу и сказал:
— Готовь сопровождение. Поедем по городу. Маршрут для конвоя укажу.
— Ты, князь, своими немецкими словесами, меня совсем запутал, — сказал сотник, ободрённый и повеселевший, от того, что моё наказание за удар в ухо часового его минуло.
— Путь, Гриня. Путь укажу. Охране своей.
Выехали через половину склянки после ухода первой проверочной группы. Впереди и сзади меня ехали по четверо дружинников конвойной команды.
* * *
— Здравы будьте, люди работные, ковальные.
— Здрав будь и ты, князь. С чем пожаловал?
Проверочная конвойная группа, опередив меня, предупредила ковалей, что едет князь, и теперь все кузнечные дворы были отворены, а главы дворов собрались у ближайшей к дороге кузницы. Я насчитал восемь кузнечных дворов.
Я знал, что рядом, ближе к реке, залегают неплохие кирпичные глины. Но глиняного производства я не видел. Это была ямщицкая слободка, где ямщики меняли лошадей. Организованная татарами двести лет назад почтовая служба, продолжала работать.
— Пришёл посмотреть, что робите? Спросить, в чём нужда?
— Хех! Нужда одна. Подать неподъемная. И казна твоя, Князь, задолжала за службу нашу. Скобы, подковы, замки с ключами забрали, а платы нет. Говорят, из подати отнимут. Не правда это. И подать берут и…
— Сколько кому задолжали? Расписки есть?
— Есть. Как не быть.
— Фрол, — сказал я десятскому, — посмотри и расплатись под расчет.
А потом обратился к кузнецам.
— Зараз мой дружинник разберётся, и деньгу выплатит. А Бояре? Должны?
— А то. Ещё как должны.
— Их расписки тоже Фролу отдайте. Я сам за них заплачу. Из своей мошны.
Все одобрительно загудели, и разбежались по своим дворам за расписками. Я остался с хозяином кузнечного двора, который тоже явно хотел бежать за распиской, боясь, что ему денег не достанется. Но не решался.
— Тебя как звать, коваль? Не старостой ли приходишься этому обчеству?
— Староста, да. Ивашкой, зови, Князь. Может я тоже… того… сбегаю.
— Не боись, я тебе сам заплачу, — сказал я, и похлопал себя по мошне. — Как по батюшке? Не гоже мне тебя, старика, только по имени величать.
— Иван Кузьмич мы. А тебя, князь? Тоже пока не обвыкли, не знам. Не кори уж. Вчёра у ворот не встречали. Горячий метал тишины не терпит. Горны гореть должны.
— Михаилом Фёдоровичем зовут. Великий Князь Рязанский, Микулинский и Телятьевский. Рюриковичи мы.
— Знатно. Говори, чо хотел.
— Мне нужны такие вещи… Есть чем начертить?
— Так, эта… Угольком. На воротах и черти. Потом сотру. — Он поднял с дороги уголёк и передал мне.
На тёсанных воротах я нарисовал чертёж лейки для душа.
— Лея. Знойомая вещь. Жёнки боярские просют счинить. Для цветов, грят. А бак к ней надоть, с трубой?
— Есть уже. Лейку токма утерял.
Я планировал сделать деревянную трубку, а в неё вставить деревянную пробку с отверстием, как у краника самовара. Трубку в бочку. Лейку на трубку. Вот и душ.
— Не покажешь кузню?
— Пошли. Сыны уже намахались. Как бы не напортачили. Подсобить надобно. Разом и расписки возьмёшь, — с надеждой сказал он.
— Возьму, диду. Пошли.
Пока дед бегал за расписками, я зашел в кузню, и посмотрел, как работают его сыновья.
Я видел, как работают кузнецы на «наших» производствах. В принципе, очень похоже, только потолок в этой кузне был не таким высоким, как в заводских цехах. И вентиляция… практически отсутствовала. Приток свежего воздуха здесь не поощрялся.
Дед принёс большой мешок берестяных расписок Некоторые были старыми, как сам коваль. Я рассмеялся:
— Ты с малолетства, чоли молотком машешь?
— Так, так.
Кое как развернув расписки, дед тыкал чёрным пальцем в буквицы, называл суммы, считал, переводя ранее ходившие денежные единицы в рубли. Я сбился в подсчете уже на пятой бересте, и только продолжал одобрительно кивать головой, надеясь на честность деда. Потом я пошёл на хитрость.
— Иван Кузьмич, я тебе верю. Сколько скажешь, столько и заплачу. Потом мои люди посмотрят. Если ошиблись сейчас — потом рассчитаемся. Веришь мне?
Я с прищуром посмотрел на кузнеца. Он вздрогнул. Глянул на меня. И назвал сумму. Оказалось, что я деду должен выдать три рубля и двадцать две деньги.
— Мелочь считать не буду, — сказал дед.
— И так много. Твои должники хоть живы? — Спросил я.
— Не все, — ответил он, потупя глаза.
— Ах ты шельма, — засмеялся я, шутливо грозя кулаком.
— Тебя князь, — за язык никто не тянул, — воровато беря неожиданно свалившееся богатство, сказал дед.
— Да тут, наверное, ещё твоих дедов расписки? — Хохотал я.
— Так и есть.
Я покачал головой.
— Лады. Княжье слово — закон. Но и ты, имей ввиду, староста. Я посмотрю, какие на вас недоимки, и возьму все. Но обещаю рассудить по чести. С вас спрос тоже будет богатый. Татарва отошла недалече. Сбруя и оружие понадобятся.
Я помолчал, оглядывая привыкшими к сумерку глазами, кузню. Липкое железо приходилось ковать?
— Приходилось.
— А не осталось кусочка маленького?
— Лежали где-то у сынов. Пока мальцами были — баловали. Митька! — Крикнул он. — Поищи железо липкое.
— А не доводилось ли тебе ковать «небесное» железо?
— Было дело. Хорошее железо. Тягучее и звонкое.
— А брали где?
— Да тут его по болотам и брали.
— «Не мой метеорит?», — подумал я.
— А ежели я тебе ещё такого железа принесу? Много. Доспехов и оружия доброго скуёте?
— Откель ты его возьмёшь? Тем паче, много?
— Моё дело. Но мне надо, чтобы вы плавили и ковали его правильно.
Дед поднял подбородок вверх так, что его заплетенная в три косицы борода почти уткнулась мне в лицо.
— Ты, эта, Князь… Не забижай. Мы железо куём… Давно… А ты… Вот так пришёл, молодой и красивый, и тебе не по нраву, как мы куём?
— Без обиды, дед. Я у литвинов да немцев несколько секретов узнал. Хочу только с тобой поделиться.
— У литвинов? — С изумлением переспросил он. — То дело. У них знатный меч и бронники. Но и у нас не хуже, — опомнившись, поправился кузнец.
— Не хуже. Я знаю. У самого сабелька местного кова, не раз рубила доспех литвинский. — Я с любовью погладил железяку, висевшую на моем левом бедре. — Но будет ещё лучше. Я тебя пытать не буду. Твои секреты мне не нужны. Я тебе свои расскажу. И ты по ним сделаешь мне то, что я попрошу. Сговорились?
Глаза у деда уже загорелись. Или это всполохи из горна?
— Когда руду принесёшь?
— Скоро.
* * *
— Константин Александрович, — обратился я к князю Беззубцеву — Михайлову, — у вас в Михайлове кроме глин гончарных имеются смеси, которые можно пережечь на особо клейкую известь. По-латыни — «цемент» называется. Очень хорошо камень и кирпич склеивает. А вам городок надо укреплять. Татары пойдут, городок, как есть, не устоит. Вот кирпичные стены и поставите, и черепичные крыши. Чтобы стрелами город не пожгли. Я вам из казны денег ссужу. Без лишка отдавать станете. Потом этим «цементом» и вернёте.
А ещё у вас угли каменные лежат и торф. Надо наладить выход особых углей для варки железа. Очень надо, Константин Александрович.
