холод, смутные воспоминания, которые разбередил Иван Хвостов, потерянный в снежной целине копченый окорок — все накатило как-то сразу. Внутри меня собрался острый и жгучий ком, готовый выплеснуться потоком злых шуток, но я смог его удержать. А вот резкий, рефлекторный удар ногой Грише по яйцам — удерживать не стал.
Сидел он больно удобно. Вальяжно так. Я хорошо попал, пяткой прям. Его поза резко утратила вальяжность да и сам он, как-то скукожился. Я останавливаться на достигнутом не стал — быстренько перевалился ему за спину, путаясь в шубе и едва не обжегшись о печурку — приставил лезвие кинжала к шее колдуна. Ах, это так невежливо. Старца, я хотел сказать, старца. Гриша дернулся и получил не опасный, но наверняка болезненный, разрез. Дергаться он тут же перестал. Я устроился поудобнее, беря его в захват и обхватывая ногами.
— Итак, старец Григорий… Мы же перешли на ты? — начал я. Говорил медленно и осторожно, чтобы глупые шутки не смазали момент. Пока получалось. — Тогда я буду называть тебя дядя Гриша. Ты ж не против? Я спросил, ты не против?
Пришлось кольнуть его в бороду, чтобы он кивнул. Плохо, что молчит, надо контакт налаживать. Так, что дальше делать? Надо его вербовать, выяснять что он хочет, обещать ему исполнение всех желаний. Кем вы видите себя через десять лет на службе у князя Мстислава? Нет, не то…
— Слезь. И нож убери! — глухо сказал Григорий. Руки он держал перед собой, так, чтобы я их видел. Благо, посох валялся рядом и все еще неплохо освещал все вокруг. Я немного подождал и послушался. Просто вдруг подумал — а кто этой херью лапандской управляет? Пилотов-то я не заметил. Я отлепился от колдуна и отполз в сторону. Он тоже отполз от меня. Сел так, чтобы между нами была печурка. Мы некоторое время сидели нахохлившись, не глядя друг на друга.
Я задумчиво глянул в маленький иллюминатор. Там ничего не было видно.
— А ты срать на людей сверху пробовал? — вдруг выдал я. Не уверен, что это была тень Мстислава. Мне и самому стало интересно.
— Пробовал. Не попадаю, — серьезно ответил Григорий.
Это немного разрядило обстановку. Колдун выпрямился, нащупал свою палку и оперся на неё. Сидя. Широко раскинув ноги. Но выглядит при том все равно надменно.
— Там сзади сумка. Поешь. Тебя надо много кормить сейчас.
Меня уговаривать не пришлось. Я нащупал под шкурой узел. Туесок плетеный, внутри корзинки, платочки узелками, в нех снедь всякая. Нашелся кувшинчик с чем-то, напоминающим морс. Я принялся уничтожать еду с яростью, достойной легенд. Вот такие подвиги по мне.
Григорий смотрел и молчал. Через полчаса, когда умял в одно рыло порцию, способную накормить троих человек, я вдруг понял его хитрый план.
Меня опять начало жутко клонить в сон. Я с сожалением отложил недогрызенное соленое яблоко, громко отрыгнул и молвил с истинно княжьим спокойствием.
— Ты скажи, че те надо? Может дам, может дам, что ты хошь, — говорил медленно и сосредоточенно. Так что обошлось без пошлых предложений.
Григорий неотрывно пялился в окошко последние минут пять. При моих словах перевел взгляд на меня. Глаза плохие. Пустые.
— Сто тыщ рублей, — сказал он. — Расписку дашь сейчас.
Ага, стадия торга. Судя по сумме, ляпнул он, конечно, первое что в голову пришло. Но, главное, пошел на диалог. Я поудобнее устроился в своей дареной шубе. Ущипнул себя за внутреннюю сторону бедра, чтобы отогнать сонливость. Не помогло. Поерзал еще, стараясь сесть прямо. И нечаянно кольнул себя кинжалом в низ живота, в опасной близости от яичек. Это меня резко взбодрило. Я собрался начать переговоры, тщательно подбирая слова и не торопясь. И незаметно для себя, провалился в сон.
Мне снился Татуин, где расписанные под холому штурмовики нападали на меня норовя проткнуть светящимися шпагами, я был юным джедаем, сыном джедая, а Гриша был моим учителем. Наша задача была улететь прочь с Татуина на деревянном космическом корабле, в котором сильно дуло из окон.
В которой герой умело и избирательно думает о чем угодно, кроме как о том, чьими руками на него была нанесена исцеляющая мазь. А нанесена она была везде.
Я проснулся из сладкой дремы из-за того, что старец Григорий страстно тыкал в меня своим посохом. Я имею ввиду той палкой с вороном на конце, а не тем, о чем вы там подумали.
Посох тыкался в бок, прямо в ребра. Больно! Могло быть и хуже, согласен. Но я все равно знатно перепугался и вскочил, ударившись о низкий потолок.
Судорожно оглянулся вокруг, стыдливо прикрыл разошедшуюся на груди шубу. Ноги были босыми и намазаны какой-то вонючей мазью. Как, впрочем, и большая часть остального тела, даже лицо. Местами под мазью побаливало особенной, жгучей болью от восстановленного кровообращения. Забавно, но пострадали в основном пальцы на ногах и уши. Все таки слегка обморозился.
Только тут я понял, что не считая мази и шубы, на мне ничего больше не было.
Нормально я так подушку придавил. Даже пока меня мазью обрабатывали, не проснулся.
Кинжала, конечно же, тоже в руках и вокруг не обнаружилось. Я сумрачно прислушался к себе, не потерял ли я еще что-то важное, кроме оружия. Даже попытался сравнить свое самочувствие с образцами из памяти Мстислава. Но тот отозвался в голове ехидной мыслью «Я с незнакомыми мужиками голым в санях не катался».
— На, — прокаркал колдун, выведя меня из замешательства. Я посмотрел на него. Он протягивал мне листок бумаги. Я машинально взял в руки протянутый листок. Григорий надменно и настороженно уселся поудобнее. Явно готовясь к драке. И Сурово так сказал, глядя мне прямо в глаза:
— А теперь быстро подпишись своим именем! Да вензель нарисуй, не забудь!
Я глянул на листок в своих руках. Он был неожиданно приятный на ощупь, гладкий. Рядом со мной уже лежала заостренная свинцовая палочка в изысканной резной оправе. Очень похожая на стилус для планшета. Только даже на вид дороже, круче и изысканнее.
Я взял стилус. Увесистая штука. Бросил осторожный взгляд на колдуна. Может, конечно, кинжал и удобнее, но эта штука вылитая явара. Японский кастет тычкового дела. Мда Гриша, не знаешь ты, с кем связался. Отнял оружие и дал другое. Я демонстративно перенес внимание на бумагу и даже поднес её к окошку — в санях было не так, чтобы очень уж светло.
Бумага была красивая, мягкая, матовая. Напоминала высококачественный пластик. Если бы не
