порядке, поэтому на всякий случай предупреждаю: попробуешь выкинуть какую-то глупость — не важно, какую именно — и я позабочусь о том, что умирать ты будешь очень долго и очень мучительно. Мы друг друга поняли?
Мне страсть как хочется броситься с кулаками на Конфуция — но я заставляю себя сдержаться. В конце концов, я действительно обманул всех, так что... наверное, изгнание — это очень даже справедливо.
— Да... милорд. — Я отстраненно киваю. — Не переживайте: я не стану устраивать сцен.
— Очень на это надеюсь.
Конфуций уходит, хлопнув за собой дверью, и я еще долго сижу на полу, стискивая зубы в отчаянии. Боль в солнечном сплетении и ребрах постепенно улетучивается, но под сердцем ноет. Не знаю, почему. Может, я просто склонен верить в лучшее — и потом разочаровываться. А может, я просто гребаный эгоист, которого наконец поставили на место... Не знаю.
И, возможно, не хочу знать.
На этот раз сон долго не приходит ко мне. Лишь когда за занавешенными окнами становится светло, мне удается вновь погрузиться в объятья Морфея.
К счастью, на этот раз мне действительно дают выспаться.
Глава 5
Полдень застает меня сидящим на кровати и погруженным в раздумья.
Время от времени со стороны двери и окон моих ушей доносятся шаги и голоса. Я стараюсь оставаться к ним безучастным, сосредоточившись на себе. На том, кем я был и кем стал.
Получается не то, чтобы хорошо. Увы, сон не воскресил мою память о прошлой жизни. Я все еще не могу вспомнить ни где я жил, ни как меня звали. В голове порой проносятся со скоростью света какие-то расплывчатые образы-воспоминания, но не более того. При этом некоторые знания о старой жизни у меня явно остались. Например, я точно знаю, что жил в куда более технологически развитом мире. Знаю, что в жизни не пользовался масляными лампами, и поэтому с большой долей осторожности решился на то, чтобы, проснувшись, их погасить. Знаю, что одежду и оружие, которым пользуются живущие в этой крепости, я вживую видел лишь на страницах учебников истории и в кино... Кино? Такое странное, неуместное для этого мира слово. Мне известно, что я пользовался для просмотра кино какими-то специальными приспособлениями, но их названия упорно не желают восстанавливаться в памяти.
Может, оно и к лучшему? Если бы я помнил прошлую жизнь, то непременно зацикливался бы на ней. Переживал о каких-то своих поступках, думал о тех, кто остался жить там... Я пытаюсь убедить себя, что так и есть. Так или иначе, я урвал свой шанс попробовать еще раз...
Вот только что мне пробовать, когда Конфуций недвусмысленно дал мне понять, что сегодня я отправляюсь в изгнание? В одиночку эти негостеприимные земли сожрут меня, не моргнув и глазом. Мой уровень знаний об окружающем мире сопоставим с уровнем знаний восьмилетнего ребенка, а способность к выживанию, должно быть, и того меньше. Эти сутки я продержался только потому, что меня приняли за другого.
В какой-то момент я понимаю, что упадническое настроение завладевает мной целиком и полностью — и мне это не нравится. Ну уж нет. В конце концов, я ведь не просто так ринулся в тот портал? Я пытался что-то доказать. Может, не кому-то другому, а в первую очередь себе. Значит, пора направить свою рефлексию в иное русло. В то, где я смогу что-нибудь придумать. В то, что даст мне шанс на выживание.
«Игра только начинается», — убеждаю я самого себя.
Затем делаю вид, что поверил себе, прохрустываюсь спиной и суставами, после чего с уверенностью рок-звезды подхожу к дверям и распахиваю их с улыбкой на лице.
— Всем доброго...
Я замолкаю, запоздало поняв, что коридор пустует — раздражавшие меня звуки, по всей видимости, доносились откуда-то снизу. Ну и ладно. Сам справлюсь.
Поправив свой нарядный сюртук (чуть помявшийся, поскольку ночью у меня не оставалось сил, чтобы переодеться в спальный халат), я спускаюсь на нижние этажи крепости. Здесь, наконец, появляются люди. Слуги кланяются мне по пояс, а члены клана приветствуют меня витиеватыми эпитетами. Что ж. Очевидно, Конфуций пока не стал никому рассказывать, что я самозванец. Оно и понятно: объявив меня самозванцем, он выставит себя полнейшим дураком, и весь его накопленный за долгие годы авторитет пошатнется. Может, даже рухнет. Хм... Авторитет, что может пошатнуться...
Я прищуриваюсь, понимая, что нашел зацепку. В этот момент в моей голове наконец-то начинает созревать план.
Старейшины. Те, что сидели вчера за одним столом со мной и Конфуцием. Наверняка среди них есть те, кого... не совсем устраивает текущее положение вещей. Не то, чтобы я был великим психологом, но почему-то я в этом уверен: всегда, в любом мире найдутся недовольные. Те, кто за милую душу готов подгадить своему «начальнику», дай только повод. Эти мысли вселяют в меня уверенность.
В этот момент словно из ниоткуда передо мной возникает полноватая женщина средних лет.
— Милорд Грэй! — Она делает нечто вроде реверанса: два оборота ладонью и легкий полупоклон с присестом. — Вы ведь, должно быть, не завтракали! Пойдемте, я провожу вас.
Мой живот подает сигналы, намекающие на то, что дамочка права. Изгоняют меня или нет, но на сытый желудок всяко проще смириться с любым из исходов. Я позволяю отвести себя в просторную трапезную. Меня усаживают за отдельный столик у окна, из которого открывается вид на серые равнины и
