Еще из «новинок» Вера отметила наличие расписания движения поездов на каждой станции, а так же часы: над входом в туннель висели часы обычные, показывающие текущее время, и «цифровые», указывающие примерное время до приезда следующего поезда. То есть кому-то из тех, кто станционное оборудование проектировал, все же пришло в голову, что пассажиру совершенно неинтересно знать, на сколько минут и секунд он опоздал на уже ушедший поезд…
Расписание составляли тоже люди, имеющие не одну извилину в голове: примерно с половины шестого утра и до половины седьмого поезда ходили раз в шесть минут, с половины седьмого и до девяти — раз в три минуты (как и с четырех до семи вечера), днем интервал составлял восемь минут, а после восьми вечера и до полуночи — десять минут. А пока — Вера с большим интересом разглядывала проносящиеся за окном вагона стены туннеля. Потому что, хотя на линии было всего четыре станции, она заметила, что поезд проезжает и через участки, где похоже строились новые станции — по крайней мере в одном месте сплошная стена, сделанная вроде как из фанеры, приоткрылась — и стало видно копошащихся рабочих, отделывающих бетонные столбы мраморными плитами…
Четыре станции, пятнадцать минут — и Вера вышла на конечной. Где над платформой висели светящиеся указатели в виде прямоугольных коробок из молочного стекла с надписями «станция Бескудниково» и «Студенческий городок» с соответствующими стрелками. Вообще-то выход в сторону Лабораторного завода от проходной отстоял, насколько Вера была в курсе, метров на семьсот — а студенческий городок, о котором сообщал указатель, этот выход сейчас вообще окружал. И Вера с интересом рассматривала появившиеся за последний год здания.
Общежитие консерватории она увидела сразу: оно было окружено красивым железным забором, решетки которого украшали чугунные литые лиры и — через одну секцию — небольшие нотные станы с не менее чугунными скрипичными и басовыми ключами. Она еще подумала, что с фантазией у заборостроителей было неважно, но в принципе получилось неплохо. И — информативно.
Информативно было и внутри забора: там стояли столбики с указателями «Комендант», «Столовая № 7», «Медсанчасть»… А в комендатуре Вере сразу сообщили, где искать нужную ей студентку. И даже выдали напечатанный в типографии план студгородка, на котором крестиком отметили нужное место и написали номер этажа и комнаты. А на удивленный взгляд Веры девушка-секретарша с усмешкой сообщила:
— Нам таких планов много напечатали, потому что половина студентов вообще найти не могла, куда им идти заселяться…
Надю Вера нашла легко, и музыкантша встретила её очень радостно:
— Привет! А у нас тут теперь не жизнь, а малина: всем дали комнаты на двоих, на каждом этаже душ есть и кухня, но кухня теперь вообще мало кому нужна: на первом этаже отличный буфет, а радом и столовая очень хорошая. А ты приехала искать тех, кто на ситаре играть научиться хочет? Только я спрашивала: нет в консерватории ситара, ни одного нет.
— У меня есть, но я и сама на нем сыграю… если приспичит. А мне нужны… если ты мне поможешь найти… мне нужен хороший гитарист, владеющий испанской гитарой, барабанщик джазовый, пианист. Цимбалы еще наверное нужны, скрипачи. Кто еще — потом посмотрим, сначала нужно оркестровку прикинуть…
— Я могу попробовать сделать оркестровку… я этому училась. Только я никогда не слышала ситара, а ты говоришь, что он обязательно нужен…
— Знаешь что? Ты завтра после занятий приходи ко мне, я там совсем рядом живу. У меня занятия в университете до двух, а потом я точно дома буду, и буду тебя ждать. Послушаешь ситар, подумаешь… поужинаем: у меня соседка так вкусно готовит!
— А эта соседка не обидится, если ты еще и меня приведешь?
— Она только рада будет, честно-честно! Ну что, договорились? Вот, я тебе адрес написала… побегу. До завтра!
— Я думаю, что мы совершенно напрасно назначили Веру Андреевну вашим заместителем, — сообщил товарищ Сталин товарищу Тихонову. — Это не в укор вам говорю, потому что не вы ее назначили… но то, что вы не обратили внимание на то, что семнадцать институтов и предприятий НТК работали над какими-то ее выдумками…
— Не какими-то, — возразим Валентин Ильич, — скрипичных дел мастера говорят, что изготовленная из придуманного Старухой материала скрипка звучит не хуже Страдивари! А заводчане сказали, что им что одну скрипку изготовить, что десяток тысяч…
— Еще и скрипка какая-то? Не слышал про скрипку. Я имел в виду другое: семнадцать предприятий НТК занимались разработкой какого-то заменителя патефона, откровенно плюя на всю остальную работу. Мне уже с десяток жалоб поступило.
— А я думаю, что половину из тех, кто жаловался, нужно просто расстрелять, — лениво так отозвался Лаврентий Павлович. — А вторую половину можно, конечно, и не расстреливать…
— Ты что имеешь в виду? — удивился Сталин.
— Первые же отделы информацию исключительно в КГБ предоставляют. И они сообщили, что все работы по этому электрическому патефону выполнялись во внерабочее время и без оплаты, там разве что материалы некоторые использовали…
— Вот видишь!
— Вижу. Общая смета по материалам составила примерно шестьсот рублей. Для опытной работы это, я бы сказал, удивительно немного. То есть я бы еще и по-другому сказал, но по-другому я только во внерабочее время… Еще отдельная смета по рекордеру новому, но и там уложились менее чем в пять с половиной тысяч. В пять с половиной тысяч уложились, создавая принципиально новый рекордер, в то время как американские, которые для Ногинского завода грампластинок закупались, стоили по двенадцать тысяч за штуку. Причем по двенадцать тысяч американских долларов!
— Так значит… а расстреливать-то жалобщиков за что?
— За обман руководства страны, за злостный обман. Жаловались-то те, кто сам планы не выполнил, и они хотели все на заводы НТК свалить. Но как раз НТК ни одного плана не сорвал, все заказанное оборудование поставил вовремя, даже местами с опережением плановых сроков. Я постановление о проведении расследования уже подписал, таких все же необходимо наказывать.
— Но не расстреливать же…
— Расследование проведем — и решим, что с ними делать. А вот с этими семнадцатью руководителями лабораторий и производств… Старуха пообещала каждого лично наградить… «Волгой» наградить, и она уже заказ на шестьдесят семь автомобилей на автозаводы отправила: на двадцать две «Волги», а остальные сорок семь — это «Горбунки», которые на Муромском заводе делать весной начали. И даже уже заказ оплатила, как всегда из своих сбережений.
— Что, этот электропатефон столько стоит?
— Нет, он гораздо больше стоит, — ответил товарищ Тихонов. — Я проверил: парни составили техкарты, получается, что при массовом производстве электропатефон будет стоить восемьдесят семь рублей, и они дают гарантию, что процент брака не превысит одного. Кроме того, сейчас все заводы уже готовят производства под серийный выпуск всех деталей и комплектующих изделий, к ноябрьским обещают начать массовое производство… поначалу тысяч на триста в год. И они уже приволокли мне обоснование на строительство двух-трех специализированных заводов по производству электропатефонов, чтобы годовой выпуск довести до миллиона в год.
— А мы в этом году хотим изготовить почти семь миллионов грампластинок…
— Так в том-то и дело! Старуха придумала очередную пластмассу, из которой мы уже хоть завтра буквально можем делать по десять миллионов пластинок — это столько завод Нарышкиной уже пластмассы этой делает. А через год она пообещала производство в пять раз увеличить… если потребуется. Но дело в том, что эта пластмасса для патефонных пластинок не подходит, а вот для новых электрофонов подходит просто замечательно. Да и пластинки делать становится много проще. Я вчера был на Лабораторном заводе, там парни Старухе показывали, что они натворить успели. Так вот, они за час с использованием магнитофонной записи сделали матрицу на рекордере своем, затем за три часа подготовили матрицы для штамповки пластинок и вечером наштамповали за полчаса уже почти сотню пластинок. Вся подготовка матриц — это, конечно, сплошная химия…
